ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ШКОЛА

Глава 1   (В.С.Автономов. Модель человека в экономической науке)

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА И МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ СТАТУС МОДЕЛИ ЭКОНОМИЧЕСКОГО ЧЕЛОВЕКА

Экономическая наука, как и другие дисциплины, относящиеся к общественным наукам: социология, политология, психология, антропология, — имеет своим предметом человеческое поведение. В самом широком смысле можно сказать, что все содержание эко­номической науки состоит из описания человеческого поведения, понимая под этим не только индивидуальное поведение, но и не­умышленные последствия взаимодействия индивидов, а также институты, в которых воплотилось прошлое поведение. В этом широком смысле говорить о человеке в экономической теории было бы тавтологично. Однако научный подход к описанию и предска­занию человеческого поведения требует от общественных наук его обобщения, типизации. На практике это проявляется в использо­вании определенной поведенческой гипотезы, предполагающей упрощенное представление о человеческой природе. Данная гипо­теза, или модель, является не предметом изучения, а инструмен­том исследования, элементом метода соответствующей теории. При этом для каждой из общественных наук хар1актерно свое пред­ставление о человеке, о логике его поведения,¹ фиксирующее те его свойства, которые составляют главный интерес для данной отрасли знания, и абстрагирующееся от остальных его призна­ков. Именно содержание этой рабочей модели человека, выбор составляющих ее признаков определяет специфику общественных наук, разделение труда между ними, очерчивает предмет их ис­следования [241, S. 4; 341, р. 324]. Более того, можно показать, что выработка своей специфической модели человека лежала в

^{_____________________}

¹ Как пишет немецкий исследователь Р. Блюм, у каждой из обще­ственных наук есть свой «Ното logicus» [174, S. 111].

основе обособления отдельных общественных наук от моральной философии. Но прежде чем начать сопоставительный анализ, необходимо в общих чертах охарактеризовать экономического человека ² учитывая, что более детальный его портрет будет дан в главе 3.

1.1. Экономический человек — краткая характеристика

Единого, «классического», определения модели человека в совре­менной экономической науке не существует. В общем виде мо­дель экономического человека обязана содержать три группы фак­торов, представляющих цели человека, средства для их достиже­ния (как вещественные, так и идеальные) и информацию (знание) о процессах, благодаря которым средства ведут к достижению целей (наиболее важными из таких процессов являются производство и потребление) [286, р.84]. Методологи экономической науки при­меняют различные группировки и описания отдельных свойств экономического человека.

Однако разночтения между многочисленными дефинициями далеко не всегда можно назвать существенными. В этом разделе мы приведем общую схему модели экономического человека, от­ражающую, на наш взгляд, точку 3зрения, принятую большин­ством современных исследователей.

_______

² Термину * экономический человек» (Homo oeconomicus) разные ав­торы придают разные значения. В рамках данной работы мы будем на­зывать так модель или концепцию человека в экономической теории. Хорошее определение дает известный экономист и методолог Ф. Махлуп: «Ното oeconomicus — это метафорическое или образное выражение, обозначающее предпосылку гипотетико-дедуктивной системы экономи­ческой теории» [310, р. 113]. Место обитания нашего экономического человека — это прежде всего теоретические труды ученых-экономистов. В этом смысле в параллель «экономическому» можно поставить «социо­логического», «психологического», «политологического» человека и др. Отношение между экономическим человеком и человеком, участвующим в реальной хозяйственной жизни, — это отношение даже не между тео­рией и практикой, а между предпосылками теории и практикой. Это отношение представляет собой серьезную методологическую проблему, о которой будет сказано ниже.

³ См. по этому поводу [280, S. 12 — 63].

1. Экономический человек находится в ситуации, когда коли­чество доступных ему ресурсов является ограниченным. Он не может одновременно удовлетворить все свои потребности и поэто­му вынужден делать выбор.⁴

2. Факторы, обусловливающие этот выбор, делятся на две строго различающиеся группы: предпочтения и ограничения. Предпоч­тения характеризуют субъективные потребности и желания ин­дивида, ограничения — его объективные возможности. Предпоч­тения экономического человека являются всеохватывающими и непротиворечивыми. Главными ограничениями экономического человека являются величина его дохода и цены отдельных благ и услуг. В ситуациях, далеких от модели совершенной конкурен­ции, ограничениями являются также действия других участни­ков рынка.

Предпочтения экономического человека более устойчивы, чем его ограничения. Поэтому экономическая наука рассматривает их как постоянные, абстрагируется от процесса их формирования и изучает реакцию индивида на изменение ограничений [173, р. 730].

3. Экономический человек наделен способностью оценивать возможные для него варианты выбора с точки зрения того, на­сколько их результаты соответствуют его предпочтениям (то, что имели в виду К. Бруннер и У. Меклинг [183], говоря о «человеке оценивающем» — Evaluating Man). Другими словами, альтерна­тивы всегда должны быть сравнимы между собой.

4. Делая выбор, экономический человек руководствуется соб­ственными интересами, которые могут при этом включать и бла­госостояние других людей (например, членов семьи). Важно то, что действия индивида определяются его собственными предпоч­тениями, а не предпочтениями его контрагентов по сделке и не принятыми в обществе нормами, традициями и т. д.

Эти свойства позволяют человеку давать оценку своим буду­щим поступкам исключительно по их последствиям (как предпо­лагает утилитаристская этика), а не по исходному замыслу (как

____________

⁴Отметим, что в этом, казалось бы естественнейшем, предположении заложено определенное историческое допущение: европейский человек христианской культуры с его фаустовской неограниченностью потребно­стей [66]. Очевидно, что, например, для буддиста такое предположение весьма проблематично. (О буддистском взгляде на экономические про­блемы см. [290]).

предполагает этика деонтологическая). В этом смысле экономи­ческий человек и по сей день остается утилитаристом.

Благодаря предпосылке собственного интереса всякое взаимо­действии е между экономическими субъектами принимает форму обмена..⁵

5. Находящаяся в распоряжении экономического человека информация, как правило, является ограниченной — ему извест­ны далеко не все доступные варианты действия, а также резуль­таты известных вариантов — и не изменяется сама по себе. При­обретение дополнительной информации требует издержек. Один из доступных ему вариантов выбора состоит в том, чтобы отло­жить решение на потом и заняться поиском новой информации. Время, в течение которого необходимо принять решение, являет­ся наряду с доходом одним из ресурсных ограничений, а издерж­ки поиска — одним из ценовых ограничений.

6. Выбор экономического человека является рациональным в том смысле, что из известных вариантов выбирается тот, кото­рый, согласно его мнению или ожиданиям, в наибольшей степени будет отвечать его предпочтениям, или, что то же самое, мак­симизировать его целевую функцию. В современной экономичес­кой теории предпосылка максимизации целевой функции означа­ет: люди выбирают то, что они предпочитают, — она просто уста­навливает связь между упорядоченными предпочтениями и актом выбора или действием [243, р. 18]. Необходимо подчеркнуть, что мнения и ожидания, о которых идет речь, могут быть ошибочны­ми, и субъективно рациональный выбор, с которым имеет дело экономическая теория, может казаться иррациональным более информированному внешнему наблюдателю [320, р. 26—27]. Эко­номический человек может делать ошибки, но они могут быть

только случайными, а не систематическими.

Сформулированная выше модель экономического человека сложилась в ходе более чем двухвековой эволюции экономичес­кой науки (данный процесс будет рассмотрен в главе 2). (За это время некоторые признаки экономического человека, ранее счи­тавшиеся основополагающими, отпали как необязательные. К таким признакам относятся непременный эгоизм, полнота ин­формации, мгновенная реакция. Правда, точнее будет сказать,

___________

⁵ Другими формами взаимодействия могут быть, например, отноше­ния любви или угрозы. См. [179].

что свойства эти сохранились в модифицированном, зачастую труд­но узнаваемом виде — см. главу 3).

Главная характеристика современного экономичес6кого чело­века заключается в максимизации целевой функции. Это свой­ство, которое можно назвать экономической рациональностью, заслуживает специального рассмотрения.

1.2. Понятие экономической рациональности

Понятия рационального выбора и рационального поведения игра­ют важнейшую роль в методологии экономической теории. Преж­де всего необходимо подчеркнуть, что обращаться с этими поня­тиями следует с максимальной аккуратностью.⁷ Для того чтобы прояснить, в каком смысле мы употребляем понятие «рациональ­ность», полезно установить, чему оно противопоставляется в дан­ном контексте.⁸ Понятие рациональности в экономической науке употребляется в ином смысле, чем в других общественных на­уках, где рациональное поведение трактуется ближе к его обы­денному толкованию и означает: разумное, адекватное ситуации.

Соответственно антитезой рациональному в данном значении будет неразумное, неадекватное. Критерий рациональности являет -

^___________

⁶«Ключевая поведенческая предпосылка в моделях, используемых в современной микроэкономике, заключается в том, что поведение людей мотивируется желанием максимизировать чистый выигрыш, получае­мый при осуществлении операций» [124, т. 1, с. 14]. Упоминание о мик­роэкономических моделях связано не только с тем, что учебник Хаймана посвящен именно микроэкономике. Дело в том, что в макроэкономичес­ких теориях предпосылка максимизационного поведения не является столь же универсальной.

⁷ «Безусловно, "рациональность" принадлежит к тем понятиям, от которых легче отказаться, чем пытаться освободить их от груза научных и обыденных ассоциаций, противоречивых и часто неплодотворных»[96, с. 153].

⁸«Значение понятий "рациональность", "рациональный" функцио­нально, контекстуально обусловлено: оно зависит от того, в каком ряду сопоставлений и противопоставлений возникает это понятие, противопо­лагается ли рациональное мнению (античность), вере (средневековье), дог­матизму предрассудков (эпоха Просвещения), эмпирическому... или ир­рациональному» [10,с.11].

ся здесь интуитивным и относится не только к средствам, но и к целям поведения, т. е. является содержательным. Рациональное в данном значении — синоним функционального: так можно на­звать поведение индивида или группы, если оно объективно спо­собствует их сохранению и выживанию, даже если такая цель сознательно не ставится. В этом смысле и невротическое поведе­ние можно назвать рациональным, поскольку оно позволяет че­ловеку как-то компенсировать полученную психическую травму [111, с. 19].

Рациональное поведение в данном смысле объективно способ­ствует равновесию системы, которое, однако, вовсе не обязатель­но является оптимальным ее состоянием (лечение с помощью пси­хоанализа как раз и направлено на то, чтобы патологическое рав­новесие с помощью невроза заменить более предпочтительным равновесием, в котором участвует сознание). Рациональность по­ведения, из которой исходят такие науки, как социология, пси­хология, антропология, вовсе не обязательно подразумевает его осознанность.

Подобную функциональную рациональность следует отличать от более узкой концепции рациональности как оптимизирующего поведения, которая принята в основном течении экономической науки. Здесь критерий рациональности является формальным: рациональность в большинстве случаев означает максимизацию данной (любой) целевой функции при данных ограничениях,⁹ т. е; выбор оптимальных средств без каких-либо требований к содер­жанию (рациональности) самой цели. В зависимости от наличия или отсутствия полной информации понятие экономической ра­циональности раздваивается (см., например [172, р. 229]). При полной информации рациональным (логически эквивалентным максимизации некоторой целевой функции) является выбор, сде­ланный на основе всеохватывающего (полного) и непротиворечи­вого (транзитивного) набора предпочтений; при отсутствии пол­ной информации рациональным является выбор варианта с мак­симальной ожидаемой полезностью. Если непротиворечивость предпочтений может быть сочтена признаком любого рациональ­ного выбора в самом широком смысле слова, то их всеохватность,

_______

⁹Ограничения (например, информационные) могут быть такого рода, что максимизация целевой функции будет состоять в поиске не опти­мального (слишком дорого обойдется), а первого попавшегося удовлетво­рительного варианта. Однако и в этом случае максимизационная логика сохраняется. См. главу 4.

а также непрерывность и взаимозаменяемость являются специ­фическими признаками экономической рациональности [214, р.10] (подробнее см. главу 3, последний раздел).

Иррациональным, т. е. антитезой экономически рационально­му, будет в данном случае поведение немаксимизирующее, т. е. либо «непоследовательное, либо то, которое не соответствует ин­тересам индивида, причем это ему известно» [320, р. 27]. Это оз­начает, что экономически иррациональное поведение нарушает транзитивность предпочтений либо противоречит постулатам тео­рии ожидаемой полезности. Таким образом, непосредственной причиной экономически иррационального поведения должна быть когнитивная несостоятельность субъекта (об этих аномалиях см. главу 4).

Можно согласиться с тем, что стремление достичь глобального максимума целевой функции действительно является специфи­ческой чертой осознанного человеческого поведения. Всякое жи­вое существо, включая растения, тянущиеся к солнечному свету, стремится или, точнее, «как бы стремится» достичь локального максимума целевой функции, наощупь выбирая наилучшую точ­ку или наилучший вариант поведения из доступных ему в на­стоящий момент. Но ни животное, ни растение не может, оцени­вая будущее, ждать появления оптимального варианта, отказы­ваясь от доступных в настоящий момент, или выбирать оптимальный, но не прямой путь к цели, например предпочитая использовать часть собранного зерна как инвестиции для нового производства, вместо того чтобы пустить его на непосредственное потребление [213, ch. 1].

Однако экономическая рациональность, как было отмечено выше, не затрагивает целей человека и его представлений об ок­ружающем мире, на основе которых выбираются средства для достижения поставленных целей.

Если под влиянием минутного настроения человек решил по­кончить жизнь самоубийством и рассчитал, что оптимальный спо­соб сделать это — отравиться, то, принимая яд, он действует ра­ционально в экономическом смысле слова. Если первобытный охотник уверен, что наилучший способ убить оленя — это пора­зить копьем его нарисованное изображение на стене пещеры, то, проделывая это, он строго следует требованиям экономической рациональности. В то же время любое разумное в определенном контексте поведение, которое не ведет к оптимальному результа­ту, экономист не признает рациональным. Вообще процесс фор­мирования и изменения целей¹⁰ не входит в область изучаемых экономической наукой явлений. Изменения целей, вытекающие из изменения предпочтений, являются для экономистов экзоген­ным фактором. Эта готовность исходить из предпочтений любого содержания как данности позволяет применять экономический анализ к любому человеческому поведению и дает экономической теории основания претендовать на титул универсальной социаль­ной науки (см. ниже). Обратной стороной медали является «бес­содержательность» и тавтологичность многих полученных выво­дов. Однако тот факт, что отступления от экономической рацио­нальности достаточно часто встречаются в практике (в особенности в экспериментальных исследованиях), показывает, что понятие экономической рациональности не является чисто тавтологичес­ким («рациональным является все то, что человек делает»), как утверждают многие критики.¹¹

Хотя требование осознанности поведения в экономической те­ории открыто не содержится, экономическая рациональность, в основе которой лежит всеохватывающая и упорядоченная систе­ма предпочтений, предполагает в когнитивном аспекте нечто боль­шее, чем рациональность функциональная. Строгую максимиза­цию целевой функции гораздо труднее представить себе неумыш­ленной и неосознанной, чем просто адекватное поведение.

Рациональность экономического человека тесно связана с прин­ципом методологического индивидуализма экономической теории, согласно которому все анализируемые явления объясняются только как результат целенаправленной деятельности индивидов. Этот принцип, фактически обозначенный еще К. Менгером [91, кн. 1, гл. 8], впервые в явном виде был сформулирован Й. Шумпетером [374, р. 889]. Действительно, экономическую рациональность, т. е. наличие непротиворечивой системы предпочтений, трудно предположить у класса, государства, социальной группы. Даже такие классические субъекты экономической теории, как домо­хозяйства (households) и фирмы, по сути дела рассматриваются экономистами как индивиды. Вместе с тем экономисты считают индивида далее не разложимым объектом анализа, выводя за рамки своей науки все, что происходит в человеческой психике: проис-

________

¹⁰ Ограничение понятия рациональности соотношением между целя­ми и выбранными для их достижения средствами принято возводить к шотландскому философу Д. Юму [141], оказавшему, кстати, большое воз­действие на формирование экономической науки.

¹¹Этот аргумент приводится, в частности, в работе [276, S. 62].

хождение мотивов, когнитивные проблемы, противостояние не­скольких «я». Принцип методологического индивидуализма в экономической науке представляет собой нечто большее, чем ра­бочую гипотезу: отчасти это составная часть либерального симво­ла веры, унаследованного от английской классической школы, в котором огромная ценность придается личной свободе и незави­симости от внешних воздействий [216, р. 9 — 10].

Следует отметить, что специфика экономической науки как науки о рациональном поведении индивидов была осознана не сразу. С Адама Смита и вплоть до начала нашего столетия господ­ствовало «материальное» определение экономической науки как науки о «природе и причинах» материального богатства или бла­госостояния или (марксистский вариант) об отношениях людей в процессе производства, распределения, обмена и потребления материальных благ. С точки зрения выдающегося антрополога Карла Поланьи, материальное, или содержательное, значение слова «экономический» состоит в том, что оно «относится к взаимооб­мену человека с природной и социальной средой постольку, по­скольку этот обмен снабжает его средствами для удовлетворения материальных потребностей» [354, р. 29]. Одним словом, можно сказать, что экономическая теория исходила из широкой трак­товки рационального поведения (см. главу 2). В настоящее же время ее придерживаются сторонники альтернативных по отно­шению к основному течению исследовательских программ (см. главу 4). Материалистическое определение не накладывает ника­ких специальных ограничений на рациональность экономическо­го субъекта, и даже ситуация выбора не является здесь обязатель­ной. Человек предстает скорее как биологическое или биосоци­альное существо, взаимодействующее с природной и социальной средой с целью удовлетворения своих материальных потребнос­тей.

Первым определил предмет политической экономии через ис­пользуемую модель человека Дж. С. Милль [325] (см. главу 2). Однако подобная концепция рациональности утвердилась в ос­новном течении экономической теории только с 1930—1940-х гг., хотя логически она представляла собой развитие модели челове­ка, лежавшей в основе маржиналистской революции 1870-х гг.

_________

¹²Сказанное относится и к досмитовскому этапу развития экономи­ческой мысли, начинающемуся с древнейших времен, когда самостоя­тельной экономической науки еще не существовало. См. [170, S. 11].

Автором современного определения экономической теории стал английский экономист Лайонел Роббинс. Осмыслив опыт маржиналистской революции в экономической теории, Роббинс пришел к выводу, что современная ему экономическая наука не ограни­чивается рамками «материалистического определения», а являет­ся «наукой, изучающей человеческое поведение с точки зрения соотношения между целями и ограниченными средствами, кото­рые могут иметь различное употребление» [110, с. 18]. Очевидно, что главным признаком экономических явлений Роббинс, опреде­ление которого до сих пор считается классическим в экономичес­кой науке, называет рациональный выбор, соизмерение целей и ограниченных ресурсов для их достижения, в какой бы сфере де­ятельности этот выбор ни осуществлялся.

Переход от материалистического к формальному определению одновременно расширил и сузил предмет исследования экономи­ческой теории. Расширил — потому, что наряду с хозяйственной деятельностью в привычном понимании в поле зрения экономис­тов попали все виды рационального выбора, которые человеку при­ходится делать в жизни. Здесь была заложена предпосылка экс­пансии экономического анализа на все области человеческой дея­тельности, о которой будет сказано ниже. Сузил — потому, что из поля зрения экономистов выпали многие виды хозяйственной дея­тельности, подчиненные не рациональному выбору, а традиции, нормам и обычаям, т.е. значительная часть хозяйственной жизни как при до1к3апиталистических порядках, так и в самой рыночной экономике. Большинство современных экономистов, в том числе все принадлежащие к основному течению, придерживаются фор­мального определения предмета экономической науки, но суще­ствует и оппозиция — сторонники содержательного определения, к которым помимо представителей других парадигм экономичес­кой теории относятся и специалисты в области других наук, под­вергшихся в наши дни вторжению экономических (в смысле фор­мального определения) методов анализа.

Нам представляется, что различие содержательного и формаль­ного определений экономического полезно представить как раз­личие между объектом и предметом исследования.¹⁴ Понятие объек-

^{_____________}

¹³ Правда, экономисты пытались объяснить существование норм и привычек соображениями экономической рациональности и эффектив­ности. См. главу 4.

¹⁴Различие это часто проводилось в работах отечественных филосо­фов. См., например [74, 83].

та, или «реального объекта» науки, т. е. экономики или хозяй­ственной жизни,¹⁵ относится при этом к объективной действи­тельности, ему дается содержательное определение (иначе при формальном определении экономической науки как подхода, ос­нованного на рациональной модели человека, всякая специфика экономического исчезнет и вместе с ней — плоды разделения тру­да между общественными дисциплинами). Понятие же предмета, или «идеального объекта», экономической науки отражает специ­фический подход или аспект, в котором рассматривается данной наукой объект исследования, ему дается формальное определе­ние. Так что можно сказать, что после маржиналистской револю­ции объект исследования экономической науки лишь несколько сузился, тогда как ее предмет претерпел огромные изменения.

В заключение необходимо сказать, что значение постулата рациональности для экономической теории, которое бесспорно достаточно велико, часто преувеличивается (особенно в учебни­ках). Здесь следует отметить три момента.¹⁶ Во-первых, экономи­ческая теория, особенно макроэкономическая, в принципе может быть построена на основе другой поведенческой гипотезы помимо максимизации полезности (в качестве примера можно привести кейнсианскую, или монетаристскую, макроэкономику). Во-вторых, из самой по себе предпосылки рациональности можно вывести не так уж много значимых экономических выводов. Ее следует до­полнить такими концепциями, как равновесие (впрочем, равно­весие и рациональность, если и не являются строго взаимообус­ловленными предпосылками, во всяком случае сильно коррелируют друг с другом в истории экономического анализа), конкуренция, всеохватность рынков, добавить другие поведенческие гипотезы (например, гипотезу об одинаковом поведении экономических субъектов в рамках теории рациональных ожиданий). В-третьих, понятие экономической рациональности имеет смысл лишь в ус­ловиях параметрической среды, т. е. при отсутствии реакции сре­ды на действия субъекта. Классический пример такой среды дает нам модель совершенной конкуренции. Если же экономический субъект должен считаться с реакцией других на свои действия, как например в моделях олигополии, понятие максимизацион-

________

¹⁵ Определение «хозяйственное» употребляется здесь для того, чтобы не возникало путаницы с экономическими явлениями в смысле формального (роббинсовского) определения предмета экономической науки.

¹⁶Наиболее четко они сформулированы в статье К. Эрроу [156].

ной экономической рациональности неимоверно усложняется и перестает быть операциональным (см. главу 3).

Тем не менее с этими оговорками понятие экономической ра­циональности все же остается главной отличительной чертой эко­номического человека, которая используется в большинстве ги­потез, создающихся в рамках основного течения современной эко­номической теории.

1.3. Экономический человек и концепции человека в других общественных науках

Для того чтобы полнее раскрыть специфику экономического че­ловека, мы сопоставим его с эпистемологическими моделями че­ловека, существующими в других общественных науках. Для со­поставления нами были выбраны социология и психология. Взаи­моотношения между этими науками и экономической теорией имеют давнюю и сложную историю; противополагание экономи­ческого человека социологическим и психологическим моделям во многом способствовало идентификации его основных свойств.

Разумеется, говоря об экономическом, социологическом и пси­хологическом человеке, мы имеем в виду лишь самые общие раз­личия между моделями человека в общественных науках. Мы абстрагируемся при этом как от эволюции принятой в данной на­уке модели человека во времени, так и от того факта, что в каж­дый конкретный период в рамках одной науки всегда сосуществу­ют различные исследовательские парадигмы, придерживающие­ся различных моделей человека. Эти проблемы применительно к экономической науке составят предмет исследования в главах 2 и 4. Пока же (в рамках этой главы) под экономической моделью человека мы имеем в виду модель, принятую на вооружение ос­новным течением современной экономической теории (main-stream), часто называемым неоклассическим направлением.¹⁷ Что же касается социологии и психологии, то серьезный анализ моде-

^____________

¹⁷ Точнее было бы трактовать основное течение как доминирующую, ортодоксальную экономическую теорию, состав которой меняется с тече­нием времени. Так, в основное течение помимо неоклассической микро­экономики входила кейнсианская, или монетаристская, макроэкономи­ка, в настоящее время к нему примыкает новый институционализм. Кос­венными показателями того, какие направления экономической теории входят в mainstream, являются содержание университетских учебников и ежегодный выбор Нобелевского комитета. Несмотря на бесспорно су-­

_______

лей человека в этих науках никак не входит в наши задачи. Нам придется ограничиться краткой и весьма поверхностной характе­ристикой данных моделей. При этом, поскольку в центре наше­го внимания лежат проблемы экономической теории, главное зна­чение для нашего исследования будет иметь то, как воспринима­ют социологическую и психологическую модели человека сами экономисты.

1.3.1. Экономическая теория и психология

В рамках нашей работы было бы невозможно дать сколько-ни­будь подробное описание модели человека в психологической на­уке, сравнимой с моделью экономического человека. Во-первых, психология представляет собой намного менее однородную науку, чем экономическая теория, — в ней не существует ничего похо­жего на основное течение и различные проблемы разрабатывают­ся различными школами с применением различных категорий и методов анализа. Во-вторых, концепция или теория человеческо­го поведения возникает у психологов как результат индуктивного исследования и, естественно, имеет другой методологический ста­тус по сравнению с априорной моделью человека, применяемой экономистами.

Если все-таки сопоставить их, то главное отличие концепции человека в различных направлениях психологии, с одной сторо­ны, и модели экономического человека — с другой, заключается в том, что психологи в отличие от экономистов определяют чело­веческое поведение не рациональностью, а чем-то иным: для би­хевиоризма — механизмом подкрепления данного варианта пове­дения, для фрейдизма — подсознательной мотивацией, для пси­хологии развития — стадией когнитивного развития индивида, для социального психолога — социальным контекстом и его ин­дивидуальным восприятием. Даже представители когнитивной психологии, стоящие в данном аспекте ближе всего к экономис­там, подчеркивают влияние на поведение индивида специфичес­ких особенностей, которыми характеризуется его механизм обра­ботки информации [296, р. 103].

_______

шествующую тенденцию к усилению методологической однородности , в рамках основного течения всегда существуют отчасти противоречащие друг другу теоретические направления. См. также главу 4.

¹⁸ «Любая простая характеристика обращения с индивидом в различных социальных науках неминуемо будет неточной и несправедливой» [321, S.553].

Говоря о психологическом человеке, экономисты, как пока­зывает опыт, имеют в виду два основных образа. Многие исследо­ватели вслед за американским психологом Филипом Риффом [361] считают, что психологический человек, разительно отличающий­ся от аналогичных моделей других общественных наук, впервые появился в трудах 3. Фрейда. Соответственно считается, что для психологического человека главным являются импульсивность, эмоциональность, обусловленность его поведения внутренними, неосознанными и не контролируемыми им психическим и сила­ми, что делает его противоречивым и непредсказуемым.¹⁹ Можно сказать, что это несколько размытое описание действительно со­ответствует духу фрейдизма, хотя, как известно, Фрейд построил и более четкую «трехэтажную» модель человека, в которой био­логическое начало, направляемое принципом удовольствия (Id), и интериоризированные общественные нормы (Super-Ego) сталки­ваются и вступают в сложное взаимодействие в человеческой лич­ности (Ego). Так или иначе очевидно, что психологический чело­век в данной трактовке не имеет ничего общего с рациональным экономическим человеком, осознающим иерархию своих предпоч­тений и выбирающим наилучший путь их реализации. Употреб­ляя категории Фрейда, можно сказать, что у экономического че­ловека начисто отсутствуют как Super-Ego, так и Id. Он состоит из одного Ego, функция которого заключается в рациональной адаптации к внешней среде с целью наилучшего удовлетворения потребностей. Нормы задаются для него лишь в качестве внешних ограничений, т. е. не интериоризируются. Что касается самих потребностей, то они не погружены в бессознательное и не конф­ликтуют друг с другом, а приведены в гармоничную непротиворе­чивую систему.

Другие экономисты понимают под психологическим челове­ком модель мотивации, выдвинутую известным психологом гума­нистического направления А. Маслоу [315]. Модель Маслоу мож­но охарактеризовать как концепцию определенного рода взаимо-

^{________________}

¹⁹ «Психологический человек — это человек, который, даже когда он делает добро, возможно, всегда стремится к злу, человек движимый глу­бинными мотивами... Ты ненавидишь меня? Это значит, что "на самом Деле" ты меня любишь» [202, S. 15]. Неприязненная характеристика психологического человека, данная Дарендорфом, взята на вооружение многими экономистами.

связи потребностей [46, с. 87]. Так как основой модели человека в экономической науке как раз является упорядоченная система предпочтений, экономисты, естественно, воспринимают модель Маслоу как альтернативу своей модели человека, намного более близкую к ней, чем модель «пересоциализированного» социоло­гического человека (см. ниже) [321, S. 554 — 556]. Как известно, иерархическая модель Маслоу исходит из того, что все потребно­сти человека можно разбить на несколько уровней в порядке убы­вания их важности: физиологические, потребности в безопаснос­ти, в любви и принадлежности к общности, в уважении и самоак­туализации. Согласно схеме Маслоу, каждая следующая группа потребностей проявляется и начинает удовлетворяться после на­сыщения потребностей предыдущей группы.

Экономисты также исходят из устойчивой иерархии потреб­ностей (предпочтений). Но в отличие от психологов, использую­щих схему Маслоу, они предполагают, что удовлетворение одной потребности может в значительной мере заменить удовлетворение другой. Согласно второму закону Госсена, человек склонен дер­жать все свои потребности в недоудовлетворенном состоянии, так, чтобы ему было безразлично, какую из них удовлетворить пер­вой: прирост полезности или удовольствия в любом случае одина­ковый. При этом по мере насыщения каждой потребности ее важ­ность для человека убывает (так можно интерпретировать первый закон Госсена), так что наступает момент, когда человек (мы спе­циально возьмем пример из схемы Маслоу), даже если он досыта не наелся, променяет следующее удовлетворяющее его физиоло­гические потребности пирожное на укрепление двери в своем жилище (потребность в безопасности) или даже на то, чтобы ку­пить себе интересную книгу по специальности (потребность в са­моактуализации) .

Иными словами, удовлетворение различных потребностей эко­номического человека взаимозаменяемо, тогда как психологичес­кий человек в интерпретации Маслоу не допускает замещения между благами, удовлетворяющими различные потребности, точ­нее, потребности, относящиеся к различным ступеням «пирами­ды». В модели Маслоу потребности «лексикографичны», т. е. рас­положены как слова в словаре: главную роль играет первая буква слова, следующей по значению является вторая и т. д. Слово «яб­локо» помещено в конец словаря, хотя его вторая буква — «б» — стоит в алфавите на «почетном» втором месте. Так и в ситуации выбора между двумя способами действия, например покупкой двух наборов благ, каждый из которых частично удовлетворяет раз­ные группы потребностей, психологический человек (по Маслоу) предпочтет тот набор, который полностью обеспечивает удовлет­ворение физиологических потребностей, не обращая внимания на другие параметры. Если же потребности первой группы уже пол­ностью насыщены, выбран будет набор, в наибольшей степени удовлетворяющий потребность в безопасности. Для экономичес­кого же человека все потребности взаимозаменяемы и сравнитель­ная важность каждой не постоянна: она уменьшается по мере на­сыщения.

Однако психология интересует нас не только с точки зрения сопоставления моделей экономического и психологического чело­века, но и в аспекте своего влияния на формирование модели че­ловека в экономической теории. Влияние это заметно превосхо­дит влияние других наук: отмечаемые в истории экономической науки попытки усовершенствовать экономического человека шли главным образом именно по линии психологического ревизиониз­ма, т. е. пересмотра отдельных свойств модели человека в эконо­мической теории в соответствии с теми или иными положениями психологии (в особой степени это относилось к теории потреби­тельского выбора). Воздействие психологии на экономическую теорию представляет собой весьма сложный и противоречивый процесс.²⁰

Наиболее яркий пример — формирование модели человека маржиналистской школы под влиянием утилитаристской психо­логии Бентама с лагом примерно в сто лет. К тому времени, как экономисты освоили гедонистическую и рационалистическую мо­дель Бентама (подробно о ней и о процессе ее освоения см. в главе 2), т. е. в конце XIX в., психология успела сделать «полный пово­рот кругом». Вместо анализа сознания средствами интроспекции, как это было ранее, в центр ее внимания попали физиологиче­ские и другие поддающиеся наблюдению извне аспекты психи­ческого, изучаемые с помощью естественнонаучных методов. Имен­но с этого момента, получив специфический предмет исследова­ния, психология выделилась из философии как самостоятельная

^{______________}

²⁰ Известно высказывание Шумпетера: «В действительности эконо­мисты никогда не позволяли своим современникам — профессиональ­ным психологам влиять на экономический анализ. Вместо этого они сами формулировали те предположения о психологических процессах, кото­рые были для них наиболее удобны» [136, с. 268]. Верно отражая общую тенденцию, это высказывание содержит полемическое преувеличение.

наука.²¹ Новую революцию в психологии произвел 3. Фрейд, ко­торый сделал гл|вным предметом своего исследования область бессознательного.²² Естественно возникали попытки заменить ста­рую психологию экономического человека на более современную. Этому, казалось бы, благоприятствовало то, что в экономической теории благодаря маржиналистской революции одержала верх субъективная школа, открыто признающая психологию участни­ков обмена и потребителей исходным пунктом своей теории.

В последующих главах описываются некоторые попытки пси­хологического ревизионизма, предпринятые под влиянием «но­вой психологии». Главным итогом их стало, пожалуй, то, что плодотворного контакта между этими науками не состоялось и экономическая теория претерпела процесс депсихологизации. Под влиянием методологии позитивизма экономическая наука вслед за психологией отбросила одиозный с точки зрения того времени метод интроспекции и метафизические ненаблюдаемые понятия (применительно к экономической теории речь идет прежде всего о понятии полезности). Но это означает, что отброшенным оказа­лось как раз то, что объединяло две отрасли знания во времена Бентама.

С тех пор (примерно с конца 1920-х гг.) экономисты упорно избегают рассматривать вопросы о происхождении предпочтений, о реальном когнитивном процессе сбора информации и принятия решений, отказываются обсуждать возможность расхождения выбранного субъектом варианта поведения и системы его пред­почтений, а также способы обучения людей на собственных ошиб­ках. Все эти вопросы они предоставляют решать психологической науке но, за редким исключением, не интересуются результатами соответствующих психологических исследований. Пожалуй, глав­ная сфера, в которой результаты психологических исследований непосредственно влияют на экономическую теорию (мы не гово­рим сейчас о прикладных разработках в области маркетинга или менеджмента и о прогнозах с использованием индексов «потреби­тельские настроения» и «деловой климат», в которых вклад пси­хологического компонента не подвергается сомнению), — это сфе­ра принятия решений в условиях неопределенности. Не случайно

^____________

²¹ «Превращение психологии в самостоятельную науку связано с уни­версализацией физиологического подхода к объяснению психического» [3, с.30].

²² Здесь нет возможности сколько-нибудь подробно описывать этот пе­риод становления самостоятельной психологической науки. См. [143, ч. 2].

именно в этой сфере с использованием категорий когнитивной и мотивационной психологии были созданы реальные теоретичес­кие альтернативы поведенческим гипотезам, основанным на мо­дели экономического человека: модель ограниченной рациональ­ности Г. Саймона и теория «перспектив» А. Тверски и Д. Канемана.

Дело в том, что в условиях неопределенности для максимиза­ции целевой функции у индивида часто бывает слишком мало информации, и это предоставляет простор воздействию психоло­гических факторов. Подчеркнем в данной связи, что понятие ра­циональности в психологии относится не к результатам приня­тых человеком решений, а к самой процедуре их принятия [111, 394]. Поэтому психологическая рациональность в принципе мог­ла бы дополнять экономическую в ситуациях неопределенности, которые в жизни встречаются гораздо чаще, чем случаи, когда хозяйственный субъект располагает полной информацией (при этом, разумеется, критерии психологической и экономической рациональности могут противоречить друг другу). Поэтому пси­хологические переменные — мнения, ожидания, аттитюды — могут играть роль посредствующего звена между измене2н3ием ограничений и реакцией на него экономических субъектов. Но современная экономическая теория, основанная на модели эконо­мического человека, стремится свести истинную неопределенность к ситуациям риска, когда индивиду, делающему выбор, известен набор возможных альтернативных исходов и вероятность каждо­го из них. Только в этом случае можно применить гипотезу мак­симизации ожидаемой полезности, которая, как уже отмечалось, сильно суживает смысл экономической рациональности. (Опро­вергающие ее многочисленные аномалии, зафиксированные как экономистами, так и по преимуществу психологами, будут описа­ны в главе 3).

За исключением проблемы принятия решений в условиях не­определенности, исследования психологов и некоторых примыка­ющих к ним экономистов по большей части относятся к той груп­пе проблем, которую экономисты, принадлежащие к основному течению, исключили из своего рассмотрения. Это относится, в частности, и к комплексу вопросов, связанных с предпочтения­ми: их происхождению, неустойчивости зависимости от контек-

^{____________________}

²³ Эта идея наиболее ярко высказывается в трудах американского экономиста поведенческого направления Дж. Катоны. См. главу 4.

ста, в том числе от ограничений (люди адаптируют свои предпоч­тения, приспособляя их к изменившимся условиям по принципу «зелен виноград»), влиянию на предпочтения других индивидов и референтных групп [422, р. 805]. Кроме того, психологи способ­ны обогатить представления экономистов об ограничениях, вклю­чая ограничения, связанные с процессом переработки информа­ции, и ограничения, накладываемые индивидом на себя самого. Однако очень часто результаты этих исследований противоречат предпосылкам модели экономического человека.

Среди профессиональных экономистов существуют полярные точки зрения по поводу «непсихологичности» модели экономи­ческого человека [225]. Одни — представители поведенческого (behavioural) или психологического (psychological) направления в экономической теории,²⁴ а также прикладные экономисты (в ос­новном те, кто занимается исследованиями в области маркетинга [292]) — считают, что недостаточная психологическая достовер­ность модели экономического человека является ее пороком и для того, чтобы усовершенствовать некоторые разделы экономичес­кой теории (прежде всего теорию потребительского поведения, но и многие другие), эту модель следует обогатить некоторыми дос­тижениями психологической науки²⁵ (разные авторы предлагают

для заимствования выводы разных психологических школ²⁶

Другие — представители экономического империализма [149, 165, 319] и их методологи К. Бруннер и У. Меклинг — утвержда­ют, что непсихологичность модели экономического человека яв­ляется большим ее достоинством, поскольку психологический подход к человеческому поведению подразумевает его иррацио­нальность и, следовательно, непредсказуемость.²⁷ При этом основ­ная масса экономистов (представители mainstream) находится не посредине, а где-то в окрестностях второй из названных точек зрения.

^{_______________-}

²⁴ См., например [272, 297, 337, 376]. Нетрудно заметить, что мы включили в наш перечень экономистов, весьма известных и влиятель­ныхв своей отрасли науки.

²⁵ Краткий обзор см. в нашей статье [4].

²⁶ Хороший обзор применительно к исследованию потребительского поведения см. [222].

²⁷ «Из психологической модели человека трудно вывести что-либо, что не является тривиальным или ложным» [321, S. 555].

Несовместимость экономической теории и психологической науки объясняется прежде всего тем, что общая психология в первую очередь — наука об индивиде и изучение индивидуаль­ных психических феноменов и индивидуального поведения для нее является конечной целью исследования.²⁸

Объяснение какого-либо общественного явления в социальных науках можно представить себе как процесс, состоящий из трех стадий [212, р. 4]. Первая стадия —причинно-следственное объяс­нение внутренних состояний (переменных) индивида (мотивов, мнений относительно окружающего мира и т. д.). Вторая — ин-тенциональное объяснение индивидуальных действий в терми­нах внутренних переменных. Третья — причинно-следственное объяснение агрегатных явлений в терминах индивидуальных дей­ствий. С этой схемой можно не во всем соглашаться (например, третья стадия вызовет возражения противников методологичес­кого индивидуализма), но для наших целей она вполне удобна. Очевидно, что в этой схеме психология занимается первой стади­ей, а экономическая наука — второй и третьей.

Соответственно модели человека, которые употребляются в общей психологии, имеют совершенно другой эпистемологичес­кий статус по сравнению с экономическим человеком. Индивиду­альные различия в поведении представляют для психологов глав­ный интерес. Экономическая же теория по сути дела интересует­ся поведением не людей, а экономических показателей — цен, объемов производства и т. д.²⁹ А эти показатели реально можно анализировать не на уровне индивидуальных производителей, покупателей и продавцов, а на уровне рынков, на которых прода­ется и покупается то или иное благо. При индивидуальном обме­не, т. е. в отсутствие конкуренции, цены и количества обмени­ваемых благ остаются случайной величиной, возможна ценовая дискриминация, различный подход к разным покупателям. Не

_______

²⁸ «Если для социолога личность — абстракция конкретного типа общественных отношений, проецируемых на индивидов как их носите­лей и субъектов, то в психологии это скорее абстракция человеческой индивидуальности» [142, с. 456].

²⁹ «Экономическая наука не интересуется в конечном счете поведени­ем отдельных индивидов. Она занимается поведением групп. Изучение индивидуального спроса — лишь средство для изучения рыночного спро­са» [128, с. 128]. «Было бы роковой ошибкой рассматривать экономиче­ский анализ как теорию индивидуального поведения» [148, р. 601].

случайно экономисты-классики пытались объяснить колебания цен без всякого участия каких-либо субъективных факторов. После победы маржиналистской революции экономисты стали объяснять цены благ субъективным отношением к ним обменивающихся сторон. Но при этом они стремились как можно скорее перейти от индивидов к рынкам.³⁰

Методологический индивидуализм сочетается в экономичес­кой теории с отсутствием реального интереса к индивидуальному поведению. Уже в таком фундаментальном понятии микроэконо­мической теории, как кривая спроса, индивид исчезает (иначе график соответствующей функции представлял бы собой ряд от­дельных точек). Непрерывные кривые спроса, позволяющие при­менить инструментарий микроэкономического анализа, могут от­носиться лишь к достаточно большим группам людей [88, т. 1, с. 162; 265, р. 15 — 16].

Таким образом, здесь происходит «подспудное агрегирование», позволяющее на основе модели репрезентативного индивида де­лать выводы о «поведении цен и количеств» на рынках. Его обо­снованием можно, например, считать принцип естественного от­бора: если отдельные экономические субъекты систематически ведут себя в противоречии с принципами экономической рацио­нальности, естественный отбор позаботится о том, чтобы они в конечном счете были вытеснены с рынка и репрезентативный индивид сохранил свою репрезентативность [148].³¹ (Это агреги­рование не имеет ничего общего с проблемой агрегирования в рам­ках макроэкономического анализа — проблемой микро—макро. Подспудное агрегирование, о котором идет речь здесь, целиком остается в рамках микроэкономической теории).

Фактически для того, чтобы перейти от рационального выбо­ра на индивидуальном уровне к выводам о «поведении» цен и выпусков продукции на уровне отрасли, требуется дополнить мо­дель экономического человека специфическими вспомогательны­ми допущениями. К ним относятся допущения о виде функции полезности (например, ее выпуклость), о способе формирования ожиданий, о том, на какие факты люди обращают внимание, а на какие нет [396, p. S210].

^{__________________}

³⁰ «Чтобы внедрить идею полезности, экономисту не следует идти дальше, чем это необходимо для объяснения экономических фактов. Стро­ить психологическую теорию — не его дело» [219, р. 11].

³¹Этот тезис, однако, вызывает серьезные возражения. См. [397].

Таким образом, экономисты в отличие от психологов интере­суются не мотивами любых человеческих действий и даже не мо­тивами действий в области производства, обмена и пр., а некото­рыми видами массовых реакций людей на определенные измене­ния условий (ограничений), в которых они действуют [310, р. 116].

Здесь мы просто хотим подчеркнуть различную направленность психологической и экономической теории, ориентированность последней на объяснение агрегированного, массовидного поведе­ния. Анализ «агрегатов» имеет для экономической науки еще и то значение, что позволяет охватить непреднамеренные результа­ты индивидуальных действий, а значит, ввести в рассмотрение основную проблему общественных наук — проблему спонтанного социального порядка, координации преследующих свои собствен­ные интересы индивидов в рамках общества (см. главу 2).³² Ска­зывается и коренное различие применяемых методов исследова­ния: если психология с момента конституирования как самостоя­тельной науки в общем была и остается наукой индуктивной и эмпирической, то экономическая наука в большой своей части продолжает пользоваться гипотетико-дедуктивным методом [127], причем теория крайне редко подвергается пересмотру, если обна­руживается ее несоответствие фактам: дедуктивный элемент здесь намного важнее индуктивного [226, р. 17].

Для психологии проблема выбора вовсе не имеет такого гло­бального значения, как для экономической науки. Но если пси­холог берется объяснить сделанный человеком выбор, он стре­мится описать процесс принятия решения. Соответственно сам термин «рациональность» психологи обычно применяют именно к процедуре принятия решения, а не к ее результату [393, р. 131]. Для экономиста же это объяснение сводится к тому, чтобы пока­зать, что результаты выбора, воплощенные в поведении, соответствуют концепции экономической рациональности [257, p. S189].³³

^{_________________}

³² «Если бы в социальных явлениях обнаруживался порядок только тогда, когда они сознательно сконструированы, для теоретических наук, изучающих общество, не осталось бы места, и мы имели бы дело, как часто утверждают, только с проблемами психологии. Лишь в той мере, в какой некоторый порядок возникает в результате индивидуальных дей­ствий, но не будучи запланирован никаким индивидом, появляется про-блем3а3, требующая теоретического объяснения» [248, р. 69].

³³ Ярким примером иллюстрирует различие подходов экономистов и психологов К. Эрроу. Экономист, говорит он, в своем объяснении мира

Если этого не наблюдается, экономист обязан доказать, что в ко­нечном счете, если уточнить условия проблемы, поведение все-таки является экономически рациональным. Поскольку в психо­логии отсутствует общая доминирующая парадигма, подобная ос­новному течению экономической теории, психологи более спокойно относятся к аномалиям.

Итак, принятая модель индивида является для экономистов в первую очередь лишь аналитическим инструментом при объясне­нии логики рыночных и социальных структур. (Оговорка сдела­на, поскольку новая экономическая теория, о которой пойдет речь ниже, исследует не только рыночную, но и внерыночную сферу человеческой деятельности). Поэтому требования к модели инди­вида в психологии и в экономической науке принципиально раз­личаются [300, р. 736—738]. Реалистичность поведенческой ги­потезы не представляет для экономической теории в отличие от психологии самостоятельного интереса. Гораздо важнее, чтобы индивидуальный уровень анализа непосредственно смыкался с агрегированным уровнем, а для этого модель индивида должна быть единообразной, следовательно, достаточно простой. Идеаль­ный случай такого смыкания — знаменитая гипотеза о максими­зации результата, прибыли или полезности. Предполагая, что экономические субъекты всегда стремятся максимизировать ре­зультаты своей деятельности, экономисты получают возможность применять к агрегированному их поведению мощный аппарат со­временного микроэкономического анализа.

Усложнение экономической теории идет через усложнение среды, окружающей экономических субъектов (изменение огра­ничений), сами же поведенческие гипотезы остаются простыми. Психология, напротив, уделяет первоочередное внимание не вне­шним, а внутренним детерминантам человеческого поведения. Впрочем, в обеих науках есть направления исследования, резуль­таты которых могут быть непосредственно сопоставлены. В эко­номической теории это так называемый микро-микро анализ, в рамках которого создаются модели поведения отдельных эконо­мических субъектов, в первую очередь фирм [182, 210]. Здесь поведенческая гипотеза должна непосредственно соотноситься с

__________

может исходить из того, что нельзя найти деньги на улице, потому что кто-нибудь другой их наверняка уже подобрал. Психолог же не будет принимать эту предпосылку как рабочую гипотезу. Напротив, он пред­положит, что деньги на улице лежат, и постарается выяснить, кто и каким образом их с наибольшей вероятностью найдет [156, p. S398].

_________________

реальным поведением и подвергаться эмпирической проверке. Аналогичными исследованиями в психологии занимаются бихевиористы, которые также изучают наблюдаемые реакции орга­низма на отдельные внешние раздражители (не случайно некото­рые микроэкономисты предлагают исп34ользовать в экономической науке бихевиористскую психологию).³⁴

Интересно, что принципиальная «непсихологичность» совме­щается в экономической науке с методологическим психологиз­мом. Этот термин, использованный К. Поппером для характерис­тики критикуемых им взглядов Дж. С. Милля,³⁵ означает редук­цию социальной науки к психологии, или, иными словами, тот факт, что единственными экзогенными параметрами в модели являются (помимо природных) психологические переменные [176, р. 30]. На первый взгляд психологизм представляется необходи­мым следствием или компонентом методологического индивидуа­лизма, принятого на вооружение экономической теорией. Однако Поппер предлагает альтернативу: человеческие действия во мно­гом детерминированы логикой ситуации, анализ которой и явля­ется, по его словам, методом экономического исследования [106, т. 2, с. 115]. Рассматривая логику ситуации, исследователь, со­гласно Попперу, может обойтись без психологических допуще­ний о рациональности «человеческой природы» и ограничиться «рациональным поведением», соответствующим логике ситуации [там же, с. 115—116]. Экономистов действительно интересует в первую очередь логика ситуации, а не индивидуальные мотивы хозяйственных агентов. Однако, как показывает опыт, они не торопятся следовать совету Поппера и отказываться от психоло­гических понятий предпочтений и полезности. Причины сохране­ния в основном течении экономической науки психологизма при изгнании из нее психологии заслуживают внимания. Одна из глав­ных причин, видимо, носит идеологический характер: подчерки­вание роли свободного выбора, вытекающего из индивидуальных предпочтений, гораздо больше соответствует принципам «сувере-

^{______________________}

³⁴ Самый яркий пример см. [150].

³⁵ Главный тезис психологизма, как пишет Поппер, заключается в следующем: «...общество является продуктом взаимодействия индиви­дуальных психик, сле довательно, социальные законы в конечном счете должны сводиться к психологическим законам, поскольку в основе со­бытий социальной жизни, включая и ее обычаи, лежат мотивы, рождаю­щиеся в недрах психики индивидуумов» [106, т. 2, с. 107].

нитета потребителя» и «невидимой руки», чем акцентирование внимания на логике ситуации, детерминирующей индивидуаль­ное поведение. Кроме того, в ряде важных случаев, и прежде все­го в теории ожидаемой полезности, категории предпочтений и максимизации полезности имеют важнейшее аналитическое зна­чение.

Экономический человек характеризуется относительной неиз­менностью своих предпочтений, способа обработки окружающей информации и способа формирования ожиданий. Эти фиксиро­ванные параметры экономист считает экзогенно заданными, что позволяет ему определить оптимальную реакцию индивидов на возможные изменения ограничений. Различные направления пси­хологии сходятся в том, что предпочтения человека и когнитив­ные структуры, употребляемые им для объяснения и прогнозиро­вания окружающего его мира, не являются фиксированными — они подвергаются адаптации в процессе взаимодействия человека и окружающего мира [160]. Этот процесс напоминает научное исследование, в ходе которого ученый проверяет и отбрасывает различные гипотезы.³⁶ Психологические теории предполагают, что, столкнувшись с неожиданным событием, опровергающим сло­жившуюся у него картину мира, индивид претерпевает сложный процесс адаптации, затрагивающий и его предпочтения, и набор возможных состояний окружающего мира, и способ определения вероятностей того, что эти состояния наступят. Таким образом, параметры, которые экономист считает фиксированными и экзо­генными, у психологов становятся переменными и эндогенными: результаты деятельности оказывают обратное воздействие на свой­ства субъекта и, следовательно, на его поведение в следующий период. В итоге выбор индивида в соседние периоды времени мо­жет оказаться совершенно различным, даже если объективные ограничения остались неизменными. С точки зрения экономиста такое «нарушение непрерывности» представляет собой аномалию, тогда как с точки зрения психолога оно не более чем адекватная реакция [160, р. 27]. Включение в описание экономической дина­мики механизма обратной связи между результатами поведения и внутренней структурой индивида выглядит чрезвычайно при-

^{__________________________}

³⁶ В этом заключается, в частности, смысл теории американского пси­холога Дж. Келли [274, 275].

влекательно и открывает простор для конструктивного взаимо­действия экономической и психологической наук.

Видимо, наиболее пригодна к конструктивному взаимодействию с экономической теорией социальная психология, занимающая пограничное место между психологией и социологией. В принци­пе социально-психологический анализ вполне может быть поле­зен при анализе макроэкономических феноменов, как например экономического цикла и инфляции. Хотя современная социальная психология в отличие от работ таких ее основоположников, как Г. Тард и Г. Лебон, занимается не столько макросоциальным уров­нем психических явлений, сколько влиянием общественных норм, ценностей и т. д. на внутренний мир индивида [46, с. 7—11], в подходах экономической науки и социальной психологии можно найти некоторые параллели. Так, швейцарский экономист Б. Фрай и немецкий социальный психолог В. Штрёбе показывают, что играющее в социальной психологии центральную роль понятие аттитюда (attitude), в его современном значении обозначающее готовность человека к определенной реакции, сформировавшую­ся на основе предшествующего опыта [46, с. 134], по смыслу очень близко к понятию предпочтения, употребляемому экономистами, в связи с чем возникают возможности для плодотворного взаимо­действия двух наук. В частности, экономическая наука может привлечь социальную психологию для решения некоторых, в на­стоящее время не относящихся к ее предмету, но чрезвычайно важных для нее проблем: создания теории обучения людей, фор­мирования их предпочтений, познания вероятностей будущих со­бытий. Кроме того, экономическая теория ничего не может ска­зать о времени, которое занимает процесс адаптации к изменению внешней среды, процесс обучения на собственных ошибках (кор­ректировка ожиданий), а эта величина, находящаяся в сфере внимания социальных психологов, может играть решающую роль при разработке макроэкономической теории и политики [225, S. 84—87].

1.3.2. Экономическая теория и социология

В отличие от психологии социологическая теория ориентирована на объяснение специфически социальных явлений и процессов, и поэтому к модели индивида здесь предъявляются те же требования, что и в экономической теории: она должна быть не столько аппроксимацией реальности, сколько вспомогательным средством для анализа социальных структур. Экономическая наука в ка­кой-то мере занималась проблематикой, которую мы теперь при­выкли относить к предмету социологии, еще до становления пос­ледней как самостоятельной науки. Так, в эпоху господства клас­сической школы политической экономии экономисты уделяли особое внимание вопросам распределения дохода среди обществен­ных классов. В еще большей степени социологической проблема­тикой занималась немецкая историческая школа, в рамках кото­рой четкого разделения проблем на экономические и социологи­ческие вовсе не существовало.

Пожалуй, наиболее впечатляющим примером экономичес­кой социологии прошлого века следует назвать теорию Карла Маркса.³⁷

Однако с 1890-х гг. зарождавшаяся научная социология и эко­номическая теория пошли разными путями. Переживающая маржиналистскую революцию экономическая наука твердо встала на позиции методологического индивидуализма.³⁸ В то же время в области социологической теории наблюдался обратный процесс. Во многом усилиями Э. Дюркгейма социология осознала себя как самостоятельная частная наука, специфика которой состояла в объяснении социальных фактов социальными же причинами без посредства индивидуального сознания (этим обосновывалась не­зависимость социологии от психологии).³⁹ Дюркгейм видел в че­ловеке сосуществование и борьбу социальной и индивидуальной сущностей, первая из которых явно преобладает над второй в де­терминации человеческого сознания и поведения [38, с. 542 — 543]. Как показал Р. Дарендорф, в основе дюркгеймовской социологии и продолжающего ее традиции течения, которое получило назва­ние функционализма, или структурно-функционального подхода,

_____________

³⁷ Здесь мы не можем себе позволить сколько-нибудь подробной ха­рактеристики этого учения. См. работу: Й. Шумпетера «Капитализм, со­циализм и демократия» [137, ч. 1], в которой автор делает интересную попытку разделить Маркса-экономиста и Маркса-социолога.

³⁸ «Выбранная процедура исследования исключала из рассмотрения широкую сферу социальной и институциональной реальности» [28, с.52]

³⁹ «Определяющую причину данного социального факта следует ис­кать среди предшествующих социальных фактов, а не в состояниях ин­дивидуального сознания» [48, с. 499].

и в 1930—195-е гг. составляло ведущую парадигму в теоретичес­кой социологии, лежит модель индивида как исполнителя соци­альной роли под воздействием общественных санкций и интернализированных ролевых ожиданий.

Социологический человек ориентируется на ценности и нор­мы, ведет себя в соответствии с теми ролевыми ожиданиями, ко­торые на него возлагает общество, зная, что за выполнение своих ролей он будет награжден, а за невыполнение — наказан. Спосо­бы, которыми социологический человек добивается своих целей, продиктованы не только и не столько разумом, сколько эмоция­ми, ценностями и традициями. Социальные факты не выводятся из индивидуального сознания, напротив, роли и нормы, приня­тые в коллективе и обществе, управляют поведением социологи­ческого человека [202]. Социологический человек — это «человек без свойств», подобно герою романа Роберта Музиля. Как подчер­кивает Н. Ф. Наумова, характеризуя структурно-функциональ­ный подход, «в сущности, здесь обмениваются не индивиды, а индивид с нормативным порядком» [96, с. 12]. Объяснить какое-либо социальное явление для функционалистов означало выяс-нить его функцию в поддержании равновесия социальной системы.⁴¹

_______________

⁴⁰ Наиболее выдающимся представителем этого подхода является Толкотт Парсонс. См. [101, 347].

⁴¹ Здесь надо сделать важную оговорку. Мы уже отмечали, что, гово­ря о моделях человека в общественных науках, мы в первую очередь имеем в виду некоторые доминирующие или лидирующие на определен­ном этапе парадигмы в рамках каждой из наук. Применительно к теоре­тической социологии совершенно необходимо упомянуть о том, что под­ход Дюркгейма—Парсонса разделялся далеко не всеми видными социо­логами. Наиболее интересным для нас исключением является позиция Макса Вебера, придерживавшегося методологического индивидуализма и считавшего, что социология может «понять» действия индивида лишь тогда, когда они осмысленны и целенаправленны (в противном случае ими должна заниматься психология). Идеальный тип целерационально-го действия играет в социологии Вебера роль, сравнимую с ролью эконо­мического человека в экономической науке. Различие же между социо­логией и экономической наукой Вебер видел в том, что социальное дей­ствие, являющееся предметом социологии, — это целерациональное действие, ориентированное на другого человека и имеющее отношение к власти, чего нельзя сказать о действии экономическом.

Интересно, что методологический социологизм Дюркгейм и его последователи считали единственно правильным методом со­циальных наук, в том числе экономической теории. Таким обра­зом, становление научной социологии сопровождалось своеобраз­ным «социологическим империализмом» [38, с. 546].⁴²

Однако экономическая наука в целом проявила достаточную резистентность к социологическим влияниям, за исключением некоторых представителей американского институционализма (в первую очередь Дж. Коммонса, Дж. К. Гэлбрейта, Р. Хайлброне-ра — см. главу 4).

На протяжении нескольких десятилетий между экономичес­кой теорией и социологией существовало устойчивое разделение тру4д3а, основанное на различии в применяемых моделях челове­ка.⁴³ Экономический человек, свободно выбирающий наилучший способ реализации своих предпочтений, противостоял социологи­ческому человеку, придерживавшемуся установленных обществом норм и правил. Экономический человек обращен в будущее, соци­ологический укоренен в настоящем (ожидаемое в будущем нака­зание за нарушение нормы не рассматривается как самостоятель­ный фактор j поскольку норма интериоризирована, т.е. ощущается индивидом как своя, а не навязанная извне). Для неоклассической экономической теории мельчайшим, далее не разложимым эле­ментом являются индивидуальные предпочтения, их происхож-

______________

⁴² Этого, правда, нельзя сказать о классике современного функциона­лизма Т. Парсонсе, для которого социальная система была лишь одной из подсистем человеческого действия наряду с культурой, личностью и организмом. Функции адаптации и достижения цели, которые экономи­ческая теория считает своими, Парсонс [101] отдает соответственно под­системам * личность» и «организм», социальная же система, которая является главным предметом изучения социологии, отвечает за выпол­нение функции интеграции. Таким образом, Парсонс строго соблюдает разделение труда между экономической теорией и социологией, хотя сам он трактует экономическую систему излишне ограничительно, однознач­но связывая ее с «технологией» и с «контролем над ней в интересах социальных элементов» [101, с. 107].

⁴³ «Согласно Веберу, социология начинается там, где обнаруживает­ся, что экономический человек — слишком упрощенная модель челове­ка» [35, с. 19]. Т. Парсонс, энергично отстаивавший необходимость раз­деления труда между экономистами и социологами, называл социоло­гию наукой о целях, а экономическую теорию — наукой о наиболее эффективных средствах достижения поставленных целей [235].

дение не подлежит исследованию, а нормы выполняются постоль­ку, поскольку их выполнение дает результаты, совместимые с системой предпочтений. Для структурно-функционалистской со­циологической теории таким элементом являются нормы и роли поведения; причины их существования и исполнения исследова­нию не подлежат — достаточно аргумента, что они выполняют в обществе важную функцию, — а предпочтения людей ориентиро­ваны на выполнение ролевых ожиданий.

В противоположность экономической науке, основанной на принципе методологического индивидуализма, ⁴⁴ в социологии Дюркгейма или Маркса и их последователей принят методологи­ческий коллективизм. Эти социологи признают в качестве субъек­тов, осуществляющих тот или иной вид поведения, группы лю­дей, классы, корпорации, партии и другие социальные образова­ния.⁴⁵ Индивиды, конечно, преследуют свои индивидуальные цели, но за их спинами стоит историческая или социальная закономер­ность, понять которую можно, лишь изучая большие обществен­ные группы. Существование социальных групп является для со­циологии более фундаментальным фактом, чем существование индивидов [190, р. 17]. Социальное можно объяснять только со­циальным.

В принципе можно предположить, что поведение социологи­ческого человека тоже описывается максимизацией целевой фун­кции. Так, в краткосрочном аспекте он занимается минимизаци­ей санкций со стороны общества, а в долгосрочном — максимиза­цией своего социального статуса [241, S. 155]. Но в отличие от экономического человека его цели заданы ему извне, продиктова­ны обществом. Очевидно, что в социологии мы имеем дело с «пе­ресоциализированной», а в экономической науке — с «недосоциализированной» моделью человека [236]. Если социологический человек включен в общество, по определению, как носитель соци-

____________

⁴⁴ Здесь следует отметить, что принцип методологического индивиду­ализма не означает, что: 1) индивид полностью свободен и изолирован от общества — влияние последнего отражается как в предпочтениях, так и в ограничениях, но экономическая теория не включает это влияние в сферу своих интересов; 2) целенаправленная деятельность индивидов обязательно ведет к достижению намеченной ими цели — гораздо чаще быва4е5т иначе.

⁴⁵ Исключениями являются с экономической стороны представители институционализма, а с социологической — представители теории соци­ального обмена [260].

альных ролей, то асоциальность экономического человека порож­дала немало трудностей при решении проблемы координации по­ведения индивидов в рамках человеческого общества: совокупность самостоятельных «экономических человеков» может удержать вместе лишь специальный механизм, метафорически названный Смитом «невидимой рукой». Гипотезы о природе этого механиз­ма и доказательства его оптимального функционирования соста­вили содержание специальной отрасли экономической науки — теории благосостояния⁴⁶. Другой вариант развития идеи Смита о «невидимой руке» дал Ф. Хайек в своей теории спонтанного по­рядка (не обязательно оптимального), который возникает из вза­имодействия индивидов без какого-либо плана [247]. Трактовка Хайека, несмотря на декларируемую им преданность методологи­ческому индивидуализму, ближе к социологической, поскольку общество понимается им как своего рода организм и существова­нию институтов дается по сути дела функциональное объяснение.

Разумеется, всякий человек сознает, что нарушение каких-либо общественных норм или правил повлечет неприятные для него последствия. Но если социологический человек автоматиче­ски выполнит норму, то экономический человек взвесит, что для него важнее: выигрыш, который он получит в результате наруше­ния нормы, или проигрыш, связанный с наказанием (в случае неопределенности следует учесть также вероятность того, что вы­игрыш удастся получить, а также вероятность того, что наруше­ние будет обнаружено).

Различие подходов экономистов и социологов можно проил­люстрировать на примере проблемы преступности и борьбы с ней. С точки зрения социолога, причины преступности заложены в самом обществе и бороться с ней можно лишь преобразовывая общество. Наказание или угроза наказания сами по себе не могут быть эффективным средством борьбы с преступностью, если толь­ко они не приведут к перевоспитанию преступника [183]. С точки зрения экономиста, индивид, раздумывая, совершить ему преступ­ление или нет, взвешивает плюсы и минусы (полезность и издер­жки) с ним связанные. Полезностью обладают, например, удо­вольствия, которые можно будет получить, тратя украденные день­ги. В издержки входит, в частности, страх перед возможным тюремным заключением. Поэтому чем больший срок заключения ожидает потенциального вора в случае поимки, тем выше издер­жки совершения кражи и тем больше вероятность, что они пре-

____________

⁴⁶ Исторический обзор ее развития см. [25, гл.13].

высят ожидаемые удовольствия и вор откажется от своего наме­рения [319].

Полемизируя с социологами, экономисты подкрепляли свою позицию, в частности, тем, что подчеркивали значение индивиду­альных свойств, влияние на человеческое поведение биологичес­ких, наследственных факторов [28, с. 55].⁴⁷ Это не слишком убе­дительно: на практике из индивидуальных различий в предпочте­ниях исходят как раз социологи, но они считают их социально детерминированными. Экономисты же склонны абстрагироваться от индивидуальных различий в предпочтениях, в которых имен­но и проявляется наследственность, и объяснять разницу в пове­дении людей разницей их возможностей, т. е. ограничений, с ко­торыми они сталкиваются [115].

Надо отметить, что, несмотря на разделение труда между до­минирующими исследовательскими парадигмами двух наук, у экономической и социологической теории в широком смысле сло­ва всегда существовала область взаимных интересов. Великий со­циолог и методолог общественных наук Макс Вебер, первые рабо­ты которого были посвящены чисто экономическим проблемам, решительно выступал против обособления экономической теории от общественных явлений, лежащих за пределами узкой области, где действуют «специфически экономические мотивы», т. е. «где удовлетворение пусть даже самой нематериальной потребности связано с применением ограниченных внешних средств» [31, с. 361]. Не отрицая за экономической теорией права на самостоя­тельное существование, он призывал к созданию «социальной эко­номии» (Sozialokonomik), которая кроме этой области включила бы в себя исследование «экономически релевантных» (т. е. воздей­ствующих на экономическую сферу) и «экономически обуслов­ленных» явлений, так что область социально-экономического ис­следования «охватывает всю совокупность культурных процессов» (там же).

Продолжателем идей Вебера стал выдающийся экономист и социолог Иозеф Шумпетер, по мнению которого экономическая наука непременно должна включать четыре основные области: экономическую теорию, экономическую историю, статистику и экономическую социологию [136]. При этом важно подчеркнуть, что Шумпетер, как, кстати, и его современник Парето, проводил

_______________

⁴⁷ Социологи в ответ могли с полным правом указать на то, что «если говорить об организме, то его первичной структурной характеристикой является не анатомическая специфика, а видовой тип* [101, с. 95].

четкую грань между экономической теорией и социологией ⁴⁸ и пользовался разными научными языками в своих экономических и социологических работах.⁴⁹

Разделение труда между социологией и экономической теори­ей, несомненно удобное для среднего экономиста и среднего соци­олога, которые, по выражению того же Шумпетера, «совершенно безразличны друг к другу и предпочитают пользоваться соответ­ственно примитивной социологией и примитивной экономичес­кой наукой, вместо того чтобы применить научные результаты, полученные соседом» [136, с. 267], подвергалось осуждению со стороны некоторых представителей обеих наук, причем происхо­дило это в виде «самокритики».

Экономисты, в первую очередь институционалистского направ­ления, критиковали ортодоксальную экономическую теорию за игнорирование институциональных детерминантов экономическо­го поведения. Социологи же были не удовлетворены тем, что струк­турно-функциональный анализ в социологии не отражает актив­ной роли индивида, не исследует происхождения самих норм, причин их соблюдения и нарушения [130, 344]. При этом и эко­номисты, и социологи с надеждой смотрели друг на друга в поис­ках методологической поддержки, которая должна была обога­тить модели экономического и социологического человека. Но разделение труда, отвечавшее жизненным интересам двух науч­ных сообществ, держалось достаточно крепко. Если говорить об экономистах, то предпринимаемые ими попытки междисципли­нарных исследований на стыке двух наук (например, знакомые нашей научной аудитории книги Дж. К. Гэлбрейта [41, 42]) оста­вались на периферии академической экономической науки, хотя

______________

⁴⁸ Знаменательно, что величайшим экономическим произведением Шумпетер назвал в своей «Истории экономического анализа» наиболее абстрактно-теоретический, далекий от социологических проблем труд — «Элементы чистой политической экономии» Л. Вальраса.

⁴⁹ Достаточно сравнить «Курс политической экономии» Парето и его «Трактат общей социологии» [345, 346] или экономические и социологи­ческие главы работы Й. Шумпетера «Капитализм, социализм и демокра­тия» [137]. См. также следующее высказывание Шумпетера: «Следуя прак­тике немецких экономистов, мы считаем полезным выделить четвертую фундаментальную область исследования — экономическую социологию, хотя позитивная разработка содержащихся в ней проблем выведет нас за пределы чисто экономического анализа (курсив наш. — В. А)» [136, с. 264]

и пользовались большим успехом у читающей публики, а их ав­тор, хотя и избирался президентом Американской экономической ассоциации, относился ортодоксальными экономистами к социо­логам.⁵⁰ Более активными были исследования социологов в обла­сти экономической социологии [50, 108, 112]. Эта область иссле­дований целиком входит в социологию, ибо представляет собой анализ социологических проблем, связанных с функционирова­нием социальных групп, ролей, ценностей и т. д. на материале хозяйственной деятельности людей. Экономическая социология исследовала либо социально-культурную среду, в которой проис­ходили экономические процессы, либо содержание таких с точки зрения экономического подхода «черных ящиков», как фирма и домохозяйство, и не пыталась затрагивать проблемы, специфи­ческие для экономического анализа.

Положение резко изменилось в 1970-е гг., когда граница меж­ду двумя сопредельными науками была прорвана в результате наступления экономистов. Первые попытки применить экономи­ческие модели к проблемам, традиционно считавшимся неэконо­мическими, были предприняты еще в середине 1950-х гг. Г. Бек-кером и Э. Даунсом. Предметом их изучения стало политическое поведение (т. е. голосование на выборах) [163, 206].⁵¹ В 1960-е гг. данный подход распространился и на другие области, включая историю, право, демографию. Наконец в середине 1970-х гг. про­изошло теоретическое осмысление этого процесса, получившего название экономического империализма [54, 165, 259, 428].⁵² В рамках этого процесса проблемы, которые было принято отно­сить к предмету изучения социологии: преступность, расовая дис­криминация, семейные отношения и т. д., в последние десятиле­тия стали активно исследовать экономисты, пользуясь своей моделью человека. Явление экономического империализма озна­меновало расширение объекта исследования, предмет же эконо­мической науки остался неизменным — рациональное максими-

______________

⁵⁰ «Всякий раз, когда экономисты отваживались расширить сферу своих исследований, они легко усваивали манеру рассуждений социоло­гов» 5[28, с. 52].

⁵¹ См. также [56]. В свою очередь предшественником этих исследова­телей следует назвать Й. Шумпетера, давшего, по сути дела, первую эко­номическую теорию демократии [137, гл. XXII].

⁵² Впервые термин «экономический империализм» был употреблен еще в 1930-е гг. американским экономистом Р. У. Саутером, книга кото­рого подверглась критике самого Толкотта Парсонса [410, р. 36].

.

зирующее человеческое поведение, в какой бы области оно ни происходило.

Внешние социальные воздействия могут быть учтены эконо­мистами только в форме осознанных личных предпочтений. С помощью таких экономических категорий, как «ресурсы», «огра­ничения», «капитал», «инвестиции», «альтернативные издерж­ки», «внешние эффекты», «общественные блага» и др., оказалось возможным описать многие социальные явления и даже нормы как результат целенаправленного, рационального поведения от­дельных индивидов. Успехи экономического империализма побу­дили многих ученых, как экономистов, так и социологов, объя­вить о том, что эпоха разделения труда между двумя науками подошла к концу и наступает эра единой социоэкономической теории, в основании которой будет лежать немного усовершен­ствованная экономическая модель человека, которая получила название «Изобретательный, Испытывающий ограничения, Име­ющий ожидания, Оценивающий, Максимизирующий Человек» (Resourceful, Restricted, Expecting, Evaluating, Maximizing Man,

RREEMM) [321].

Конечно, далеко не все социологи согласны с такой оценкой.⁵³ Есть разница и в подходе к социоэкономическим исследованиям различных направлений экономического анализа. Если Беккер и его последователи непосредственно применяют модель экономи­ческого человека к поведению индивидов в самых различных об­ластях, то виднейший представитель нового институционализма О. Уильямсон исходит из того, что поведение индивидов в значи­тельной мере определяется институтами, но сами институты обя­заны своим существованием тому, что они минимизируют трансакционные издержки и поэтому выживают в ходе эволюционного процесса (объяснение, свойственное скорее структурно-функцио­нальному подходу) [117]. В работах известного американского экономиста Дж. Акерлофа, напротив, предпосылки, взятые из социологии, антропологии и психологии, встраиваются в модель­ный анализ проблем хозяйственной жизни и используются для обогащения экономического анализа [145, ch. 5—9]. Но в целом тенденция к экономизации социологического знания на базе экс­пансии экономического человека на сопредельную область зна­ния

______________

⁵³ См., например, ожесточенную полемику с «социологией интереса» видного французского социолога А. Кайе [187, 188].

безусловно налицо, в чем можно убедиться, знакомясь с со­временными западными социологическими исследованиями.

Важным аргументом против экономического империализма является выдвигаемый преимущественно историками и антропо­логами тезис о том, что модель рационального человека, исполь­зуемая экономистами, имеет ограниченное историческое приме­нение: ее действенность не распространяется за рамки Нового вре­мени и рыночной капиталистической экономики. С помощью данной модели нельзя объяснить другие нерыночные и дорыночные механизмы социального обмена, прежде всего механизм да­рения, игравший огромную роль в докапиталистических хозяй­ственных порядках.⁵⁴

Еще один аргумент против импорта экономического человека в социологию высказал Герберт Саймон. Он обратил внимание на то, что применение экономического анализа за пределами теории цены, исследующей количественные изменения цен и продавае­мых количеств товаров, не нуждается в количественном предель­ном анализе. В новых, колонизуемых экономистами областях объяснять приходится не величину той или иной переменной, а выбор между дискретными альтернативными вариантами. При этом преимущество одного из вариантов может быть достаточно очевидно и выбор его не требует максимизации целевой функции: достаточно более слабой формы — ограниченной рациональности, которая ближе к концепции рациональности, принятой в других общественных науках [111, с. 24]. К тому же выводу приходит со своей стороны и О. Уильямсон [116], осмысливая модель челове­ка, лежащую в основе его теории трансакционных издержек.

Наше изложение было бы односторонним, если бы мы не упо­мянули о том, что одновременно с укреплением позиций эконо­мического империализма происходит и противоположно направ­ленный процесс применения социологических концепций и мето­дов к решению экономических проблем [236]. Сторонники новой экономической социологии призывают дополнить образ экономи­ческого человека такими свойствами, как потребность в одобре­нии окружающих, статус, общительность и власть. Одним из наи­более известных подходов к интеграции экономической и других социальных наук, противостоящих экономическому империализ-

____________--

54 О различии между рыночным обменом и дарением см. в особенно­сти у французских исследователей М. Мосса и Ф. Перру [349].

му, следует назвать социоэкономическую теорию, основание ко­торой заложено американским социологом и экономистом А. Эт-циони [216]. Этциони призывает к тому, чтобы встроить неоклас­сическую теорию, основанную на утилитаристской и рациона­листической модели человека и принципе методологического индивидуализма, в более широкий теоретический контекст, в ко­тором преодолеваются данные ограничительные предпосылки, а рыночная экономика рассматривается как подчиненная подсисте­ма общества. Проектируемая плюралистическая теория должна базироваться на расширенной модели человека, о которой будет более подробно сказано в главе 4.

1.3.3. Модели человека  и проблема междисциплинарных  исследований

Мы рассмотрели различия в моделях человека, являющиеся осно­вой разделения между общественными науками. Поскольку это разделение покоится не столько на предмете, сколько на методе исследования, одни и те же явления из области человеческого поведения могут быть рассмотрены с использованием разных ме­тодов. Существует, например, наука экономическая психология, анализирующая хозяйственное поведение людей — покупателей, налогоплательщиков, предпринимателей — с помощью инстру­ментов психологической науки (см., например [226, 296]). С дру­гой стороны, к ней примыкает психологическая, или поведенчес­кая, экономическая теория (behavioural economics), использую­щая отдельные психологические категории (уровень притязаний, когнитивный диссонанс и пр.) в рамках экономических моделей [239, 272, 357]. Следует отметить и примеры плодотворного при­менения к одним и тем же проблемам экономических и социоло­гических методов анализа.⁵⁵

Однако разделение труда между социальными науками имеет и оборотную сторону: частичные модели человека в различных науках, а точнее, выводы, которые были получены на их основе, далеко не всегда складываются в единую картину. Языки, на ко­торых говорят частные общественные науки, их аналитические инструменты слишком различны: возникает потребность в пере-

____________

⁵⁵ См. трактовку проблемы асимметричной рыночной информации экономистом Дж. Акерлофом [13] и антропологом К. Герцем [231].

воде. В то же время необходимость некоторого синтеза получен­ных в разных дисциплинах знаний очевидна, поскольку аспекты человека, разрабатываемые отдельными социальными науками, не зафиксированы за какими-то определенными сферами его дея­тельности. Более того, «перевод», осуществляемый в ходе меж­дисциплинарных исследований, часто порождает новое зна­ние [75].

Синтез научного знания, полученного в различных обществен­ных дисциплинах, может осуществляться в двух основных фор­мах. Первая форма заключается в попытке преодолеть односто­ронний подход каждой из частных наук путем использования других, не учитываемых в ее модели человека факторов, и неми­нуемо ведет к более реалистичным, но менее глубоким теориям. По мере того как модель человека, включая в себя все новые до­полнительные свойства, приближается к представлению о челове­ке, существующему в обыденном сознании, сама наука столь же быстро теряет свою теоретичность и приближается к разговору просвещенных дилетантов, перечисляющих множество возмож­ных причин подлежащего объяснению явления без малейшей по­пытки их систематизации. Вторая форма состоит в экспансии модели человека одной из частных социальных наук на сопре­дельные дисциплины. Здесь помимо экономического империализма следует упомянуть и социологизм дюркгеймовской школы, и «про­тивоположный по знаку» психологизм в социологии: Тард, Мак-Дугалл, современные школы символического интеракционизма (Мид), неофрейдизм и т. д. Экспансия эта часто принимает агрес­сивную форму вытеснения одного подхода другим. С нашей точ­ки зрения, по состоянию на сегодня издержки, связанные с отка­зом от разделения труда между науками, все еще недопустимо велики. Оптимальной процедурой нам представляется параллель­ный анализ одной и той же проблемы с точки зрения разных социальных наук, сохраняющих свои специфические основные предпосылки (в том числе, разумеется, и модель человека) и ин­струменты анализа. Следующим шагом может быть осторожная и постепенная модификация применительно к конкретной пробле­ме отдельных предпосылок данной науки с учетом опыта, накоп­ленного в соседних отраслях знания.

1.4. «Моральная» критика модели экономического человека и ее методологический статус

Очевидные отличия модели человека в экономической науке как от человеческого поведения в реальной хозяйственной жизни, так и от морального идеала давали и продолжают давать почву для критики. Часто такая критика ведется с моральных позиций. С одной стороны, критики экономической теории, обычно симпати­зирующие социалистическим и религиозным движениям, упрекают экономическую теорию в пропаганде бесчувственного эгоиз­ма.⁵⁶ Многие критики резервируют термин «экономический чело­век», или Homo oeconomicus, именно для морального осуждения холодного рационального эгоиста, образ которого якобы лежит в основе экономической теории.⁵⁷ С другой стороны, поборники либерализма подчеркивают тот факт, что экономический человек занимает в жизни гораздо более свободную и активную позицию, чем психологический человек, являющийся игрушкой своего под­сознания, и социологический человек, стремящийся соответство­вать ролевым ожиданиям. Система предпочтений, в соответствии с которой он действует, независима, т. е. не испытывает непосред­ственного влияния со стороны других людей и общественных институтов. Это послужило основанием к тому, что ряд авторов сочли экономическую модель Изобретательного, Оценивающего, Максимизирующего Человека (Resourceful, Evaluating, Maximizing Man, REMM) воплощением творческого, активного начала в чело­веческой природе [28] (см. также [30]).

Таким образом, после того как в течение примерно двухсот лет (с момента выхода в свет «Богатства народов» Адама Смита) экономический человек был «универсальным пугалом» (выраже­ние Фрица Махлупа [310]), воплощением бездушного эгоизма и рационализма, в наши дни он становится чуть ли не идеалом твор­ческой личности. Эта в высшей степени интересная метаморфоза объясняется переосмыслением исторической роли рыночной эко­номики в связи с крахом ее единственной альтернативы — эконо­мики централизованной, признанием ее соответствия человечес-

____________

⁵⁶ См., например [181]. Аналогично критики социологии, обычно при­надлежащие к лагерю поборников либерализма, обвиняют ее в том, что она оправдывает жестко контролирующие человека тоталитарные режи­мы.

⁵⁷ См., в частности, высказывание о «грубой, вводящей в заблужде­ние концепции Homo oeconomicus» в работе [144].

кой природе [8; 123, гл. 1 — 3]. Так что вопрос об этической оцен­ке экономического человека неоднозначен. Но в любом случае эта оценка предполагает, что экономическая и социологическая мо­дели человека существуют в реальной жизни, тогда как, с нашей точки зрения, они отражают лишь искусственно изолированные аспекты человеческой личности. Поведение человека в области экономики как особой подсистемы общества имеет определенную специфику. Но модель человека в экономической науке (напри­мер, REMM) есть изолирующая абстракция этого поведения, зао­стряющая его специфические черты. Можно говорить о том, на­сколько хорошо та или иная модель описывает и предсказывает реальное человеческое поведение, но отождествлятть ее с конк­ретным поведением, на наш взгляд, неправомерно.⁵⁸

Мы не считаем модель экономического человека пасквилем на человеческую природу и не употребляем это понятие с какой-либо эмоциональной окраской.

Моральная критика по большей части бьет мимо цели. Глубо­ко разрабатывать определенный, несомненно существующий в реальной жизни аспект человеческого поведения можно только абстрагировавшись от других его аспектов, отнеся их в разряд «прочих равных». Поэтому независимо от личного философского взгляда ученого на природу и идеал человека⁵⁹ он нуждается в некоторой абстрактной модели человека как отправной точке сво­его научного исследования. Взаимоотношения между эпистемоло­гической моделью человека и политическим строем общества го­раздо сложнее, чем это представляется «моральным критикам». Тоталитарное общество тоже можно исследовать с использовани­ем экономической модели человека и принципа методологическо­го индивидуализма (насколько информативно будет такое иссле­дование — другой вопрос). Между тем само тоталитарное государ­ство, стремясь поставить каждого индивида под контроль, будет явно или неявно исходить из социологической модели человека, в чем последняя нисколько не повинна.

___________

⁵⁸ Недавний пример такого отождествления дает новый учебник [70, с. 18 — 24]. Рассматривая «модели человека в экономической теории», авторы наряду с неоклассической, институционалистской и другими раз­новидностями экономического человека, присущими различным пара­дигмам экономических исследований, называют и «советского экономи­ческого человека», под которым явно понимается не модель человека в советской экономической литературе, что было бы правильно, а реальное поведение людей в советской экономике.

⁵⁹ Об этических воззрениях выдающихся экономистов см. [80].

Эпистемологические модели человека в частных обществен­ных науках безусловно следует отделять от попыток создать цель­ный его образ, раскрыть сущность человека и дать адекватное ей определение человека, свойственное философской антропологии в широком смысле слова [40, 99, 107].⁶⁰ Узкий, неполный образ человека в общественных науках — закономерная плата за их специализацию. У аналитических научных моделей и синтети­ческих философских концепций человека совершенно разное пред­назначение. Если концепции человека в философской антрополо­гии представляют собой результат исследования, построенного на данных частных наук, то модели человека в общественных науках суть лишь инструменты исследования, не гипотезы, а инструменты для построения гипотез. Если «самое большее, чего можно требовать от науки, — это исследование человеческих дей­ствий как интенционально-целенаправленного поведения» [11, с. 74], то философская антропология дополняет этот уровень ис­следований анализом человеческих ценностей и целей.⁶¹

Показательно, что А. Смит в своем этическом труде «Теория нравственных чувств» исходит из куда более широкой концепции человеческой мотивации, чем в экономическом трактате «Богат­ство народов» (см. главу 2). Тот факт, что поведение реальных людей в общественных науках объясняют и предсказывают с по­мощью абстрактных конструкций, воплощающих лишь один из существенных аспектов, всегда должен присутствовать в созна­нии исследователя и потребителя научной продукции. Не случай­но некоторые исследователи экономического человека призывают выделить два типа моделей человека в экономической теории: модели — аппроксимации реальности, в принципе предполагаю­щие возможность эмпирической, например эконометрической, проверки, и чисто эвристические модели «для служебного пользо­вания» ученого, являющиеся «карикатурами на действительность», которые лишь лежат в основе построения гипотез [233, 415]. Дру­гие исследователи разделяют образ человека и модель человека у

^{_____________}

⁶⁰ Это различие ярко проявилось в развернувшейся в немецкой лите­ратуре полемике о том, имеет ли экономическая наука свой истинный «образ человека» (Menschenbild) в смысле содержательного описания его природы или сущности. См. [250, 276].

⁶¹ «Человек как индивид в одном из своих аспектов, на одном уровне своего существования осознанно использует средства для достижения дан­ных или "наличествующих" целей, тогда как на другом уровне он раз­мышляет о самих целях» [287, р. 277].

одних и тех же авторов [161, р. 37—38 (применительно к трудам д. Маршалла)]. Эта точка зрения находит методологическое осно­вание в идеях К. Поппера о доэмпирических элементах в рамках эмпирических теорий и известном тезисе М. Фридмена [120] о том, что реалистичность предпосылок исследования не имеет зна­чения (см. ниже).

Мы считаем такие разделения малопродуктивными. Существу­ют значительные различия моделей человека по степени абстракции и между науками, и внутри каждой из них⁶² (в частности, при эконометрическом исследовании модель человека безусловно должна быть более конкретной, чем в чистой теории). Путь науч­ного познания вообще идет в направлении убывания абстрактнос­ти, но важно подчеркнуть, что даже самая абстрактная исходная модель имеет отношение к моделируемому объекту — в данном случае к реальному человеческому поведению. Разделение на ап­проксимации и карикатуры, на наш взгляд, может иметь смысл не в аспекте реалистичности моделей человека, а в аспекте их верифицируемости (см. ниже). Что же касается различий между образом и моделью человека у одних и тех же авторов, то для нашей темы важно лишь влияние первого на вторую в тех случа­ях, когда оно имеется (см. главу 2). В данной работе мы рассмат­риваем только эпистемологические модели человека, причем лю­бой степени абстрактности. Полезность нашего подхода иллюст­рирует и тот факт, что в истории экономической мысли (у Бентама, Госсена, Джевонса, Менгера) абстрактные модели человека исполь­зовались не только для построения эмпирически проверяемых гипотез, но и для непосредственного объяснения явлений хозяй­ственной жизни [241, S. 110].

Требовать от модели экономического человека учета всех ос­новных, сущностных человеческих черт, как это делают многие ее критики,— значит требовать отказа от разделения труда меж­ду науками, что очевидно неприемлемо. Но существует и опас­ность обратного знака, когда выводы, полученные с помощью аб­страктной модели экономического человека, без необходимых посредствующих звеньев и оговорок применяются к поведению реальных людей (например, при обосновании той или иной мак-

__________

⁶² Сами А. Гиббард и X. Вэриан [233], предложившие разделение дескриптивных экономических моделей на аппроксимации и карикату­ры, признают, что различие между ними является количественным.

роэкономической политики).⁶³ Такой ошибочный подход весьма характерен для экономистов, не уделяющих должного внимания методологическим вопросам.⁶⁴

Принимая ту или иную модель человека, обществоведы тем самым делают выбор между строгостью и реалистичностью ана­лиза. Чем меньше факторов принимается в рассмотрение, тем бо­лее определенный теоретический результат (объяснение или про­гноз) можно получить, но расстояние между теоретическим выво­дом и реальным поведением моделируемых экономических субъектов может оказаться слишком большим: проблема, кото­рую мы решили, может иметь очень слабое сходство с той, кото­рую пытались решить. Напротив, меньшая степень абстракции позволяет выявить большое количество воздействующих на чело­веческое поведение факторов, но, как правило, не дает однознач­ных объяснений или прогнозов.

Сказанное полностью относится к модели экономического че­ловека. С одной стороны, рациональная модель человека, приня­тая в экономческой науке, обладает наибольшей обобщающей способностью.⁶⁵ Гипотеза рационального поведения позволяет обес­печить единство экономической теории в степени, недоступной другим общественным наукам. Переходя, например, от теории потребления к теории фирмы, экономисту, работающему в рам­ках основного течения, нет нужды менять инструменты исследо­вания. Кроме того, несмотря на существование различных иссле­довательских программ в рамках экономической науки, область согласия среди экономистов гораздо шире, чем среди социологов или психологов [162, р. 3]. Рациональная модель человека как стартовая предпосылка исследования позволяет учить студентов-экономистов по одинаковым в принципе учебникам, использую­щим одинаковую терминологию, оставляя разногласия на долю

_______

⁶³ Й. Шумпетер назвал этот порок «рикардианским грехом» [374, р. 1171]. См., однако, возражение против применения этого термина к тру­дам самого Рикардо [258, р. 335 — 336].

⁶⁴ С точки зрения некоторых немецких экономистов христианского толка, такая экстраполяция экономического человека на всю обществен­ную жизнь лежала в основе знаменитой концепции социального рыночного хозяйства А. Мюллера-Армака. См. [273].

⁶⁵ Характеризуя позицию М. Вебера, Н. Ф. Наумова пишет: «Именно рациональность как некоторая объективная и субъективная правильность делает поведение человека и саму социальную реальность понятными и объяснимыми» [96, с. 154]. С некоторыми оговорками это можно отнес­ти и к максимизационной экономической рациональности.

спецкурсов. (Исключение — вопрос о макроэкономической поли­тике; здесь учебникам приходится излагать конфликтующие между собой неоклассические, монетаристские и посткейнсианские вер­сии. Но это объясняется именно тем, что макроэкономические теории в меньшей степени опираются на гипотезы о рациональ­ном поведении, чем микроэкономические). Напротив, учебник психологии сразу же начинается с характеристики различных психологических школ, оперирующих совершенно разными сис­темами терминов. Именно принятая на вооружение экономиста­ми модель человека как рационального существа, максимизирую­щего свою целевую функцию при имеющихся ограничениях, спо­собствовала прогрессирующей математизации экономической теории, выделяющей ее из всех общественных наук. Логика ра­ционального выбора, к тому же примененная к количественным показателям, как например цена, величина спроса и предложе­ния, легко и естественно поддается переложению на язык мате­матики, хотя реальная история развития математических мето­дов анализа экономики показывает, что этот процесс никак нельзя назвать гладким и непрерывным [326]. Достаточно задать измене­ние внешних параметров — и мы сможем рассчитать оптималь­ную реакцию на него каждого рационального экономического субъекта и всех их вместе взятых (в моделях общего равновесия). Проблема, однако, состоит в том, что математический инструмен­тарий имеет собственную логику развития и часто внедряется без какой-либо осмысленной поведенческой интерпретации.

С другой стороны, повышенная степень абстрактности рацио­нальной модели человека, принятой в экономической теории, ее относительная независимость от реальных фактов хозяйственно­го поведения представляют собой серьезную методологическую проблему. Соотношение теории и фактов ни в какой другой обще­ственной науке не явл6я6ется столь болезненным вопросом, как в экономической теории.⁶⁶ Модель экономического человека, позво­ляющая применить в чрезвычайно широких масштабах матема­тический инструментарий, приводит в конечном счете к проблеме выбора между «истиной и строгостью» [316].

________

⁶⁶ Типичный образец трактовки этого вопроса многими выдающими­ся экономистами — статья М. Алле [15].

1.5. Верификация модели человека в экономической науке

В этой связи особое методологическое значение приобретает воп­рос о верификации поведенческих гипотез, составляющих модель человека. Он является частью более общей проблемы верифика­ции предпосылок экономического анализа (помимо модели чело­века к ним относятся предпосылки равновесия, совершенной кон­куренции и т. д.). К этой проблеме существует много подходов, в том числе взаимоисключающих. А. Сен пишет, что среди эконо­мистов различных школ распространены три точки зрения: 1) гипотеза рационального поведения принципиально неопровер­жима; 2) она принципиально опровержима, но до сих пор не оп­ровергнута; 3) она опровержима и многократно опровергнута [381, р. 325]. С нашей точки зрения, в эту классификацию надо вклю­чить под особой рубрикой позицию М. Фридмена, согласно кото­рой реалистичность предпосылок теории не имеет значения при ее оценке.

Априористский подход новой австрийской школы, и в первую очередь Л. Мизеса [327, р. 64 — 69], к которому примыкали и та­кие выдающиеся экономисты, как Л. Роббинс [363] и Ф. Найт [288, р. 163—168], заключается в том, что предпосылки рацио­нального поведения, лежащие в основе не только экономической теории, но и всей праксеологии — науки о человеческом поведе­нии, которую Мизес резко отделяет от истории,— ненаучного опи­сания и понимания реального поведения, являются априорными аксиомами. Эти аксиомы каждый человек познает путем интрос­пекции и логически выводит из них теоремы, касающиеся чело­веческого поведения в условиях, приближенных к реальным. Поведенческие аксиомы, по мнению Мизеса, не подлежат эмпи­рической проверке, так же как, например, категории логики, которые мы не можем анализировать «со стороны», ибо наш ра­зум от природы логичен и оперирует этими категориями. Данный подход сохранился в наши дни лишь у некоторых представителей новой австрийской школы, другие отступают от крайностей мизесовского априоризма и терпимо относятся к эмпирическим про­веркам [342].

Противоположную крайность представляет собой позитивист­ский подход, внедренный в экономическую науку Т. Хатчисоном [261]. Он требует эмпирической проверки всех предпосылок эко­номической теории, без которой они, по его мнению, являются тавтологическими суждениями, не противоречащими никакому возможному состоянию мира [261, р. 13]. В число таких тавтоло­гических суждений попали и предпосылки экономически раци­онального поведения. П. Самуэльсон несколько смягчил требо­вания, выдвигаемые Хатчисоном, призывая к тому, чтобы эконо­мические теоремы были «операционально значимыми», т.е. определяли если не величину, то хотя бы алгебраический знак изменения данной экономической переменной и были бы, таким образом, потенциально эмпирически опровержимыми [367, р. 7]. Идея о том, что позитивистские и попперианские критерии при­емлемости теории должны распространяться и на предпосылки экономической науки, сохраняет некоторое влияние и по сей день, прежде всего среди сторонников так называемого поведенческого направления (behavioral economics).

Инструменталистский подход М. Фридмена [120] предполага­ет, что предпосылки теории, в том числе и поведенческие (в рабо­те Фридмена речь идет, в частности, о максимизации прибыли), могут быть более или менее реалистичными, но это не имеет ни­какого значения для оценки построенных на их основе теорий. Критерием приемлемости последних служит лишь точность полу­чаемых с их помощью прогнозов. Таким образом, согласно Фридмену, проверять реалистичность предпосылок в принципе можно, но не нужно. Существует целая литература, посвященная тому, что именно имел в виду Фридмен, говоря о реа6л7истичности пред­посылок экономической теории [172, р. 91—93].⁶⁷ Очевидно, иног­да он подразумевал конкретность и точность этих предпосылок. В других случаях, протестуя против требований реалистичности, Фридмен возражал против того, что в модель экономического че­ловека могут быть включены только мотивы, осознанные самими хозяйственными субъектами. Наконец еще один, третий смысл, который можно придать определению «реалистический» и кото­рый имели в виду большинство критиков фридменовской методо­логии, заключается в том, что данная предпосылка соответствует эмпирически наблюдаемому хозяйственному поведению. Здесь верификация предпосылок, согласно Фридмену, может иметь не­который смысл, поскольку позволяет уточнить сферу примене­ния теории.

__________

⁶⁷ Надо сказать, что и понятие «предпосылки» употребляется Фридменом столь же многозначно. См. [152, р. 64 — 65].

Так или иначе, по мнению Фридмена, достаточно предполо­жить, что предпосылки «как бы» (as if) верны, и перейти к эм­пирической проверке соответствующих прогнозов. Эта точка зре­ния приобрела чрезвычайно широкую популярность среди со­временных экономистов, но подверглась достаточно суровой критике со стороны методологов экономической науки. В осо­бенности подвергается осуждению так называемый Ф-уклон (F-twist), состоящий в том, что наиболее продуктивные с точки зре­ния прогнозных свойств экономические теории, согласно Фридмену, обычно имеют наименее реалистичные предпосылки. (Если бы под нереалистичностью предпосылок Фридмен имел в виду только их абстрактность, с его тезисом можно было бы в опреде­ленной мере согласиться. Но поскольку иногда под нереалистич­ностью предпосылок подразумевается факт их эмпирического опровержения, с этим тезисом согласиться значительно труднее ⁶⁸ ). Кроме того, методология Фридмена позволяет полностью обой­тись без знания мотивов хозяйственных субъектов (пытаются ли они по крайней мере максимизировать прибыль и т. д.) [372, р. 706], что подрывает основы методологического индивидуализма и интенционального подхода к объяснению человеческого пове­дения.

Позицию Фридмена уточнил и развил Ф. Махлуп. Он разде­лил фридменовские предпосылки на фундаментальные гипотезы и принятые условия, описывающие область допустимого приме­нения теории [311, р. 148—150]. Принятые условия обязаны со­ответствовать наблюдаемой реальности, тогда как фундаменталь­ные гипотезы, в которые входят и свойства экономического че­ловека, не нуждаются в эмпирической проверке. Так, гипотезы максимизации представляют собой идеальные конструкции, эв­ристические постулаты, слишком удаленные от операциональ­ных понятий, чтобы быть опровергнутыми эмпирически [311, р. 147], и могут быть отвергнуты только вместе с теоретической системой, частью которой они являются. Легко заметить, что взгляды Махлупа близки к методологии научно-исследователь­ских программ И. Лакатоса, в которой постулаты, составляю­щие «твердое ядро», не подлежат эмпирической проверке и мо­гут быть отвергнуты только вместе со всей научно-исследова­тельской программой [47].

Практические способы проверки поведенческих гипотез лежат, как показывает опыт, за пределами самой экономической теории. В отличие от ограничений, количественные значения которых легко поддаются определению, предпочтения экономисты могут выяснить лишь косвенно, по результатам реального поведения. Для верификации же необходимо, чтобы предпочтения были оп­ределены независимо от поведения, иначе тавтологическое тож­дество их будет гарантировано. Поэтому либо исследователь про­водит социологический опрос, выясняя у респондентов, например у предпринимателей, чем они руководствуются в принятии реше­ний,⁶⁹ либо организуются психологические лабораторные экспе­рименты, в ходе которых испытуемые попадают, например, в по­ложение потребителей, выбирающих ту или иную альтернативу [364, 404]. В обоих случаях результаты свидетельствуют о том, что люди допускают существенные отклонения от поведенческих гипотез экономической теории (подробнее об этом см. в главе 3). Экономисты же на это возражают, что условия проведения экспе­римента далеки от реальных ситуаций потребительского выбора, а в случае опроса играет свою роль разное понимание интервьюе­ром и респондентом одних и тех же понятий. К тому же прове­рить столь общую, бедную содержанием гипотезу, как модель эко­номического человека, практически едва ли возможно. Для того чтобы провести соответствующий эксперимент, необходимо очень точно определить ограничения и предпочтения, а это требует при­менения дополнительных гипотез, так что, получив, предполо­жим, отрицательный результат, невозможно решить, относится ли он к самой модели или к одной из вспомогательных гипотез [280, S. 19 — 20].

Впрочем, интересно, что, придерживаясь на словах попперовского принципа фальсификации, экономисты крайне редко ис­пользуют возможность проверить содержание своих предпосылок (см. [25]). Они склонны зачислять в ненаблюдаемые даже те пере­менные, которые на самом деле легко поддаются наблюдению [257, p. S197—S198].

В принципе модель экономического человека может использо­ваться и для объяснения (прогнозирования) индивидуального по­ведения при условии, что принятые ограничения будут настолько жесткими, что выбор осуществляется под доминирующим воздей­ствием одного из внешних факторов, который оказывается более сильным, чем остальные факторы вместе взятые (так называемый ситуационный детерминизм) [295, 438], а предпочтения индиви­да будут играть лишь второстепенную роль.

________

⁶⁸ «В общем плане чем более важной является теория, тем менее реа­листичны (в указанном смысле) ее предпосылки» [120, с. 29]. Критику Ф-уклона см. [172, р. 91 — 99; 368].

⁶⁹ Оценку такой наивной попытки верификации поведенческих пред­посылок экономической теории, предпринятой Р. Лестером, см. в работе [127, с. 109, 112—113].

Вернуться
Координация материалов. Экономическая школа

Экономическая школа 90