Анн Робер Жак Тюрго (1727-1781)

Дмитрий Травин (газета "ДЕЛО")

ДА У ВАС ПОМЕШАТЕЛЬСТВО НА ПОЧВЕ ОБШЕСТВЕННОГО БЛАГА (Анн Робер Жак Тюрго)

В 1774 г. систему регламентации хлебной торговли попытался разрушить назначенный генеральным контролером финансов Франции Анн Робер Жак Тюрго, барон де л’Ольн — крупный ученый-экономист и талантливый государственный деятель. Наверное, именно он может считаться первым реформатором либерального толка в мировой истории. Людвиг Эрхард, Лешек Бальцерович, Вацлав Клаус, Егор Гайдар и многие другие экономисты, сочетавшие науку и практику реформирования, должны числиться его последователями, Более того, реформы Тюрго не только предшествовали всем другим либеральным реформам в мире, но и на два года опередили выход в свет знаменитого «Богатства народов» Адама Смита — теоретической основы либерального мировоззрения;

Тюрго вполне может быть отнесен к числу деятелей Просвещения, точнее к их экономическому крылу — так называемым физиократам (правда, наиболее авторитетный исследователь истории всемирной экономической мысли Йозеф Шумпетер считал его отождествление с этой группой экономистов не вполне точным). Однако в отличие от большинства физиократов он не только писал статьи для энциклопедии Дидро и д’Аламбера, не только создавал научные трактаты (их он написал не так уж много), но в основном проявлял себя на административном поприще.

Тюрго появился на свет в 1727 г. в знатной и обеспеченной, хотя не слишком богатой нормандской семье. Впрочем, как младший сын своего отца он не мог претендовать на фамильное достояние и должен был посвятить себя какой-либо службе. Поначалу предполагалось, что он по окончании Сорбонны станет священником. Тюрго действительно получил сан (духовное образование, как полагает Й. Шумпетер, сыграло огромную роль в его жизни, позволив в полной мере проявиться блестящим дарованиям) и некоторое время фигурировал как аббат де Брюкур [Шумпетер Й, т.1, с. 318]. Но постепенно юный аббат пересмотрел старые взгляды и решил избрать себе иное поприще.

В течение нескольких лет он работал в университете и выступал со своими первыми научными трудами, в которых чувствовалось влияние английского мыслителя Джона Локка. Однако Тюрго с самого начала был ориентирован в своих исследованиях не столько на философию, сколько на практические экономические вопросы. В частности, уже в 22 года он проанализировал знаменитый кредитный эксперимент Джона Ло и показал, к каким последствиям должен приводить выпуск большого количества бумажных денег¹. Тюрго пришел к выводу о том, что спасти бюджет при

помощи денежной накачки невозможно, а потому надо иметь эффективно работающую экономику и эффективно работающую систему сбора налогов [Муравьев С. Тюрго, с. 101].

Таким образом, уже в молодости Тюрго встал на позиции хозяйственного либерализма. Эти взгляды в дальнейшем под влиянием его практической деятельности будут только укрепляться.

------------------------------------------------

¹ Кредитный эксперимент шотландца Джона Ло был поставлен во Франции в 1715-1720 гг. и представлял собой, по сути дела,

первый пример широкомасштабной бумажно-денежной эмиссии, завершившейся полным крахом основанного для этой цели банка. Думается, что данная авантюра была осуществлена именно во Франции (хотя Ло предлагал свои услуги разным государствам) по причине особой восприимчивости французского менталитета, сформированного дирижизмом, к различным формам государственного регулирования. Французское общество ждало чуда от вмешательства экспериментатора в процесс денежного обращения, и оно его получило. Инфляция времен Великой французской революции, о которой пойдет речь ниже, стала своеобразным развитием идей Ло в еще более широких масштабах. «Созвучие» этих двух инфляций показывает, насколько неслучайными были подобные события именно в данной стране. Подробнее об эксперименте Ло см. увлекательный рассказ А. Аникина [6, с. 93— 110].

Идея невмешательства государства окажется распространена с кредитно-денежной сферы на сферу внутренней и внешней торговли. Общим принципом его деятельности станет триада «Порядок, Свобода, Прогресс», довольно сильно отличающаяся по содержанию от ставшей вскоре доминирующей во Франции триады «Свобода, Равенство, Братство» [Муравьев С. Тюрго, с. 58].

В 50-х гг. живущий в Париже Тюрго познакомился с энциклопедистами и стал своим человеком в интеллектуальных салонах. Но еще большее значение для него имела дружба с Франсуа Кенэ — признанным основателем школы физиократов, а также знакомство с Жаком Венсаном де Гурнэ¹ — экономистом, чьи идеи о необходимости свободы хозяйственной деятельности стали для Тюрго

предметом поклонения (в память рано скончавшегося де Гурнэ он даже написал специальную статью). Наконец, в 1762 г. Тюрго познакомился с Адамом Смитом, посетившим Францию.

Однако вся эта интеллектуальная атмосфера, которая, казалось бы, должна полностью захватывать такого человека, как Тюрго, окутывала его на самом деле лишь в свободное время. Уже в 1752 г. Тюрго переходит на административную работу, с которой в дальнейшем окажется связана вся его деятельность. Все, что он напишет, будет делаться, так сказать

----------------------------------------------------

¹ Й. Шумпетер объединяет Тюрго в одну группу именно с де Гурнэ, а не с Кенэ. Исследователь подчеркивает огромную роль,

которую играл де Гурнэ в формировании общественного мнения относительно экономической политики, относительно смягчения мер государственного регулирования (физиократы, в отличие от него, больше занимались теорией). Именно ему приписывается знаменитое laissez-faire, laisser-passer, которое уже более двух столетий служит своеобразным лозунгом либерализма. Кстати, Гурнэ был среди тех французов, которые много путешествовали, серьезно изучали Англию и рекомендовали опыт этой страны для использования на родине [Шумпетер Й, т.1, с. 316-317]. Именно де Гурнэ стал духовным отцом либеральных реформ, хотя сам до них не дожил, скончавшись в возрасте 47 лет.

«без отрыва от производства». Его взгляды сформируются не только под влиянием просветителей и физиократов, не только под влиянием де Гурнэ, но, в первую очередь, под влиянием анализа собственного управленческого опыта.

В 34 года Тюрго занял крупную должность интенданта, т.е. главного государственного чиновника, в провинции Лимузен и начал осуществлять свои первые преобразования. Любопытно, что поначалу он действовал полностью в рамках французской дирижистской традиции. Тюрго не имел возможности коренным образом изменить сложившиеся в стране подходы к администрированию, но пытался сделать жизнь в Лимузене более управляемой.

Интендант лично просвещал темные массы. Он отдал дань даже идее распространения картофеля среди местного населения и лично поглощал этот экзотический овощ за обедом [Аникин, с. 150]. Но главный вопрос, которым приходилось заниматься интенданту,— это, естественно, сбор тальи. Тюрго полностью в духе просвещенного абсолютизма вел кропотливую работу по составлению земельного кадастра. Он собирал точные сведения о состоянии земледелия, дабы не мучить суровыми поборами налогоплательщика и определить, кто, как и сколько может реально платить в королевскую казну. Административный аппарат у либерала Тюрго начал работать как часы. Ежемесячно местные аббаты — единственные «представители Просвещения» в деревенской глуши центральной Франции, передавали в главный город провинции Лимож подробные сведения о доходах и убытках частных лиц, о том, кто и как пострадал от разного рода объективных обстоятельств. Все эти сведения обобщались интендантом и при необходимости уточнялись в ходе выборочных проверок [Муравьев С. Тюрго, с. 63].

В еще большей степени приходилось Тюрго заниматься «ручным управлением экономикой» в период очередного голода, обрушившегося на Францию в 1769-1770 гг. Рынок в хлебной торговле не работал, и интендант лично пытался обеспечить приток зерна в голодающую провинцию. Он организовал негоциантов и израсходовал государственные средства на закупку хлеба в нескольких портовых городах. Затем зерно из государственного фонда тщательно распределялось между голодающими. Одновременно для людей, не имеющих источника дохода, организовывались общественные работы на строительстве дорог и в благотворительных мастерских. Наконец, Тюрго лично пытался проконтролировать размер арендной платы, взимаемой землевладельцем с фермера, чтобы уберечь производителя от произвола собственника. Конечно, по-настоящему поддержать жизнь провинции с помощью такого рода мер было практически невозможно, в чем интендант постепенно и убедился.

Тюрго пришел в отчаяние. Он стонал под тяжестью взятого на себя бремени, жаловался генеральному контролеру финансов на непосильность работы, но тем не менее тянул воз и даже отказался от предложенного ему повышения — перевода интендантом в Лион, второй по величине город страны. Постепенно вызрело убеждение: наладить работу администрации можно лишь в том случае, когда в стране действуют более либеральные принципы хозяйствования. Интендант, не имеющий времени на науку, начал писать из Лиможа в Париж докладные записки, которые в конечном счете стали основным элементом его творческого наследия.

Прежде всего Тюрго обосновывал необходимость отмены ограничений, существующих в хлебной торговле. Он подготовил и переслал генеральному контролеру финансов проект эдикта о свободной торговле хлебом, который действительно в 1763 г. (когда, как отмечалось выше, имела место первая попытка либерализации рынка) был использован для подготовки высочайшего решения. Тюрго в своем труде предлагал разрешить торговлю в равной степени всем подданным, устранить взимаемые с торговцев поборы, допустить свободную транспортировку хлеба между отдельными провинциями государства, а также экспорт зерна за рубеж [Тюрго, избранные экономические произведения, с. 88-90].

Но этими предложениями Тюрго не ограничился. На основании анализа состояния дел в металлургической промышленности Лимузена интендант сформулировал положение об ошибочности протекционистской политики во внешней торговле и о необходимости свободы международных хозяйственных связей. Наконец, он разработал и записку о том, что нельзя иметь нормальную кредитную систему, если государство преследует кредиторов, взимающих процент с заемщика.

Решение всех этих вопросов невозможно было организовать в отдельно взятом Лимузене. Тюрго постепенно убедился в том, что реформы необходимы всей Франции. Тем не менее интендант получил возможность осуществить в своей провинции некоторые экономические эксперименты. Так, в частности, он отменил натуральные повинности по перевозке казенных грузов и ремонту дорог, заменив их на специальный налог, при помощи которого формируется некий аналог нашего нынешнего российского дорожного фонда. Второй эксперимент — предоставление возможности подданным, подлежащим рекрутской повинности, нанимать вместо себя добровольцев для службы в армии [Муравьев С.Тюрго, с. 79-80]. Как в том, так и в другом случае Тюрго высвободил время и силы эффективно работающих и обладающих денежными накоплениями крестьян для непосредственного производства, позволив им не отвлекаться на дорожные работу и армейскую службу.

При застойном режиме Людовика XV ни наука, ни публицистика, ни государственная деятельность не могли принести удовлетворения Тюрго. Только восшествие на престол молодого Людовика XVI и связанная с этим «перетряска» правительства предоставили интенданту из Лиможа внезапный шанс проявить себя как реформатора.

Быстрое выдвижение Тюрго произошло не столько благодаря его интенсивной административной и научной деятельности, сколько благодаря удачному стечению обстоятельств и внезапно открывшимся личным связям. Его школьный товарищ оказался близок к фавориту молодого короля, и Тюрго вызвали из Лимузена для того, чтобы назначить на должность... морского министра. Это был внешне нелепый, но весьма эффективный в условиях административной системы ход. Тюрго вошел в состав высшей государственной администрации, получил личный доступ к королю и буквально сразу же оказался переведен на пост генерального контролера финансов, к занятию которого он фактически готовился всю свою жизнь.

Назначение Тюрго не означало сознательного стремления короля к либерализации экономики. Людовик хотел изменить положение дел в стране, но озабочен он был скорее проблемами оперативного пополнения государственного бюджета. Король полагал, что Тюрго в соответствии с идеями, высказывавшимися физиократами, введет единый поземельный налог, распространяющийся и на привилегированные сословия, а это сможет пополнить государственную казну. Людовик готов был пойти на реформы, означающие большее фискальное равенство, и ущемить тем самым дворянство с духовенством.

Тюрго прекрасно понимал, что перед Францией стоят экономические проблемы, далеко выходящие за рамки одной лишь фискальной сферы. Реформатор готовился действовать в крупных масштабах, но король хотя и был умен, да к тому же неплохо образован, вряд ли мог взглянуть на состояние дел в стране по-настоящему широко. Он отличался работоспособностью, но не внутренней энергией. В отличие, скажем, от своего зятя, австрийского императора Иосифа II, Людовик просто не был создан для того, чтобы реформировать огромное и весьма запущенное королевство.

Как отмечал биограф короля Д. Хардман, «Людовик любил физиократов, представлявших собой политическое и экономическое крыло Просвещения, не больше чем Просвещение в целом. Однако он решился сделать ставку на Тюрго (хотя и считал экономиста не более чем хорошим теоретиком), поскольку полагал, что его линия представляет собой линию реформаторского крыла королевской бюрократии, с которым он сам себя отождествлял» [Hardman J.Louis XVI, с. 44]. Но королевская бюрократия, как мы видели, жила не теми идеями, которые были бы способны дать свободу экономике, а стремлениями все и вся поставить под свой контроль. Все ее возможные реформы не выходили за рамки некоторой модификации дирижистской системы.

Таким образом, думается, что Тюрго с самого начала оказался случайным элементом в королевской администрации, человеком, которого система должна была отторгнуть. Министр сам это понимал. При первой же встрече с королем он сказал несколько льстивые, но весьма знаменательные и почти пророческие слова: «Я должен буду бороться с Вашей врожденной добротой, с Вашим врожденным великодушием и с людьми, которые особенно Вам дороги. Меня будет бояться и ненавидеть большая часть придворных и тех, которые пользуются милостями. Мне будут приписывать все отказы; меня будут называть жестоким, потому что я говорю Вашему Величеству, что нельзя обогащать тех, кого любишь, в ущерб благосостоянию народа. Народ, которому я желаю себя посвятить, так легко обмануть: может быть, я заслужу и его ненависть теми мерами, которыми хочу его избавить от притеснений. На меня будут клеветать, и, может быть, с таким правдоподобием, что я лишусь доверия Вашего Величества. Но я не боюсь потерять место, на которое никогда не рассчитывал» [Муравьев С.Тюрго, с. 127].

Как бы ни был Тюрго скован своими опасениями относительно широкого противодействия, а также равнодушием короля к серьезным реформам, доставшийся ему пост генерального контролера давал все же со времен Кольбера огромную власть. Он был аналогом даже не министерского, а скорее — вице-премьерского. Вся экономика страны — финансы, торговля, общественные работы — попала в ведение Тюрго.

Хотя новому генеральному контролеру не было еще и 50 лет («мальчик в розовых штанишках» — по современной терминологии, введенной Александром Руцким), власть пришла к нему уже несколько поздно. Тюрго тяжело болел, с трудом ходил из-за подагры, и подобное печальное состояние здоровья, бесспорно, накладывало отпечаток на всю его деятельность, требовавшую — как никакая другая деятельность той эпохи — полного сосредоточения сил.

И тем не менее планы преобразований были поистине огромными. В арсенале нового генерального контролера имелся целый комплекс реформ. Здесь были и отмена цехового строя, и ликвидация круговой поруки, существовавшей при взимании тальи, и создание некоего прообраза центрального банка, осуществляющего учет векселей наряду с кредитованием казны. Предлагал Тюрго и коренное изменение механизма управления провинциями, в соответствии с которым вместо назначенных из центра интендантов (в неэффективности работы которых он мог убедиться на собственном опыте) вводилась бы система ограниченного сословного самоуправления (кстати, до сих пор французские префекты департаментов назначаются центром).

Осуществлял Тюрго и чисто административные преобразования, не связанные напрямую с либерализацией экономики. Прежде всего ему удалось увеличить доходы бюджета и сократить расходы, сведя дефицит к минимуму. Кроме того, он непосредственно занялся дорожным хозяйством, поглощавшим втуне слишком много денег. Ширина строящихся новых дорог была уменьшена (мы помним, как отзывался А. Юнг об излишних роскошествах дорожного строительства), а самое главное — в период правления Тюрго все отдаленные концы королевства связало почтовое сообщение, осуществляемое с помощью дилижансов (знаменитые тюрготины).

Однако главным делом за время непродолжительного пребывания Тюрго на посту генерального контролера была, конечно, либерализация хлебной торговли.

Предшественник Тюрго — умный и прагматичный аббат Террэ, воспитанный в духе французского дирижизма, пытался решить проблемы административной системы посредством ее углубления. Он полагал, что высокие цены и диспропорции в снабжении хлебом можно устранить, если просчитать потребности каждого региона, оптимизировать на этой основе транспортные потоки, снизить таким образом издержки, одновременно увеличив размеры государственных хлебных закупок [Фор Э. Опала Тюрго, с. 230-236]. Однако хозяйствование аббата привело к значительным убыткам казны. Красивая теория не сошлась с печальной финансовой практикой. Становилось ясно, что никаких денег не хватит на проведение столь глобальных торговых операций. Террэ был отставлен. Но думается, что даже если бы он смог довести свой эксперимент до конца, казнокрадство (устранить которое невозможно в столь глобальных этатистских системах, как та, которую создавал Террэ) сделало бы государственную хлебную торговлю неэффективной.

Тюрго энергично взялся за реформы совершенно иного толка. Королевским эдиктом от 13 сентября 1774 г. система регламентации хлебной торговли отменялась. Цены на зерно становились свободными.

Реформатор понимал, что вначале хлеб должен подорожать, и потому предусмотрел меры социальной защиты населения, причем меры эти были выдержаны вполне в духе либеральных подходов XX века. Тюрго опирался на три важнейших принципа: поддерживать потребителя, а не производителя; поддерживать не всех, а лишь действительно нуждающихся; поддерживать путем создания рабочих мест, а не посредством бюджетных субсидий. Всем этим трем принципам удовлетворяла идея создания благотворительных мастерских, в которых по-настоящему бедные люди смогли бы заработать себе на хлеб, продаваемый по рыночной цене.

Спорным в конструкции Тюрго является только одно. Государственное предпринимательство всегда заведомо менее эффективно, чем предпринимательство частное. Либерал XX века предпочел бы, наверное, общественным работам снижение налогов, стимулирующее частный сектор создавать новые рабочие места. Однако Тюрго меньше всего был теоретиком. Он ориентировался на практику тогдашней жизни. В условиях скованной цеховыми ограничениями Франции XVIII столетия налоговый стимул, скорее всего, не сработал бы. Возможно, благотворительные мастерские были единственным реальным способом решения социальных проблем. (Правда, узнать, так ли это, мы уже не сможем.) Реформы Тюрго оказались остановлены внешними обстоятельствами.

Преобразования были начаты в неурожайный год, что обострило проблему дороговизны. Весной 1775 г. во Франции разразилась так называемая «мучная война». Толпы людей громили рынки и хлебные лавки, порой разворовывая хлеб, а порой насильственно устанавливая на него «справедливые» Цены. Народная «таксация» стала любопытным явлением, свидетельствующим, насколько сильны были во Франции того времени идеи административного регулирования рынка.

Трудно сказать, мог ли генеральный контролер выжидать с реформами. Возможно, через год или два молодой король уже не был бы столь склонен к рискованным экономическим экспериментам. Тюрго использовал то, что через двести с лишним лет Л. Бальцерович назвал «окном политических возможностей». Он рискнул сделать ставку на силу и, казалось бы, победил. «Мучная война» была жестоко подавлена войсками. Реформатор подготовил новые эдикты, в том числе и об отмене цеховой системы¹. Но

обстановка в обществе была уже совершенно иной. Тюрго откровенно травили. «Пасквилянты изображали Тюрго то злым гением Франции, то беспомощным и непрактичным философом, то марионеткой в руках “секты экономистов”» [Аникин, с. 158].

Надо сказать, что не только низы общества, но и верхи глубоко прониклись идеями дирижизма. Г. Афанасьев приводил целый ряд примеров того, как парламенты отдельных французских регионов, и прежде всего парижский, активно сопротивлялись отмене регламентаций хлебной торговли еще до начала преобразований Тюрго. В частности, они самостоятельно налагали запреты на вывоз хлеба из региона примерно так же, как через два с лишним столетия после этого действовали ничего не знавшие о французском опыте российские губернаторы эпохи Ельцина [7, с. 146-148]. Реформа столкнулась с отторжением преобразований на ментальном уровне, сказывавшемся позднее даже в ходе революции, когда, казалось бы, все традиционные перегородки уже были разрушены.

Ф. Афтальон полагал, что Тюрго приобрел так много врагов даже не столько из-за того, что он уже сделал, сколько из-за того, что от него ожидали впоследствии [256, с. 22]. Скорее всего, силы, имеющие влияние при дворе, не готовы были соглашаться на изменение фискальной системы, которая отрезала бы часть их доходов в пользу казны. Поэтому очень многим удобно было воспользоваться сегодняшними трудностями, случившимися в ходе либерализации хлебной торговли,

--------------------------------------------

¹ Считается, что Тюрго хотел качественным образом изменить не только экономику, но и всю общественную жизнь. Он стремился

обеспечить религиозную терпимость, сформировать систему государственного просвещения и здравоохранения, создать систему местного самоуправления, уравнять в правах различные сословия.

для того чтобы не допустить крупных налоговых преобразований в дальнейшем.

На волне общественного отторжения реформ пришла к Тюрго высочайшая опала. Слабая власть шла на поводу у общественных настроений. Если в начале своего царствования Людовик говорил: «Только мы двое любим народ — я и Тюрго», то впоследствии, когда плодовитый на идеи генеральный контролер приносил ему очередной проект преобразований, монарх со скучающим видом замечал: «Опять мемуар?» В конечном счете король потерял интерес к деятельности Тюрго и в 1776 г. отправил его в отставку.

На данное решение самым непосредственным образом повлияли придворные интриги. Во-первых, «доброжелатели» показали королю подложные письма, в которых Тюрго якобы непочтительно отзывался о нем самом и Марии Антуанетте. Во-вторых, соответствующим образом интерпретировали наличие дефицита в бюджете, сверстанном Тюрго. На самом же деле этот дефицит возник из-за того, что генеральный контролер включил в расходы один старый долг, который необходимо было срочно погасить [134, с. 170]. Вскоре после ухода Тюрго огромный дефицит стал в бюджете нормой.

Почти все крупные реформы были аннулированы. Покидая свой пост, генеральный контролер заметил Людовику: «Я желаю, чтобы время меня не оправдало и чтобы Ваше царствование было спокойным» (цит. по: [134; 171]). Больной и измученный неудачами, Тюрго скончался в 1781 г. в возрасте 54 лет.

Как отмечает Е. Кожокин, «экономист и администратор в гораздо большей степени, чем политик, Тюрго мало занимался расчетами, какую оппозицию может вызвать та или иная предлагаемая им реформа, к тому же он слишком уповал на возможности убеждения. Ему казалось, что всех можно убедить и все можно объяснить. Лишь бы то, что ты доказываешь, было разумным и истинным. В просветительских иллюзиях заключались сила и слабость Тюрго и многих других энциклопедистов» [87, с. 102-103].

Общество, несмотря на формально значительный интерес к идеям Просвещения, не готово было принять то, что действительно было разумно и истинно. «Думаете, у вас любовь к общественному благу? — говорил после отставки Тюрго его соратник Кретьен де Мальзерб.— Да у вас помешательство на этой почве, только безумный мог надеяться осуществить все, что вы задумали...» [87, с. 110]. Реформаторы, похоже, тоже оказывались в разряде тех «безумцев», которые, согласно концепции М. Фуко, находились за бортом «нормального» общества¹.

Но чего же действительно хотела Франция? Ведь отвергая либеральные реформы, она в то же время была недовольна государственной властью, что вскоре и продемонстрировала революция. Конечно, во Франции того времени, как и в любом обществе, различные социальные группы имели различные интересы, но все же о некоторых доминирующих настроениях говорить вполне возможно. Изучить эти настроения можно, подвергнув анализу наказы избирателей депутатам Генеральных штатов 1789 г. (особенно тем, которые представляли третье сословие). Такая работа была в свое время проделана русскими историками.

----------------------------------------------------

¹ После смерти Тюрго практически все стали его любить. Сегодня это одна из самых почитаемых фигур в истории мировой

экономической политики и экономической мысли. Все авторы отмечают его высокие человеческие качества и крайне редко за что-либо критикуют. Тюрго даже попытались тесно связать в духовном плане с разразившейся через 18 лет после его смерти революцией: мол, на должность генерального контролера он был поставлен по воле народа. Однако, как заметил Й. Шумпетер, «точнее было бы сказать, что Тюрго был возведен на министерский пост королем, а свергнут народом (хотя эта правда также была бы неполной)... Фригийский колпак не подойдет Тюрго» [242, с. 320]. Реформатор ни в коей мере не отражал волю и взгляды народа. Он, напротив, как мог воевал с ним в прямом и в переносном смысле, пытаясь обеспечить преобразования, необходимость которых широкие массы совершенно не способны были в то время осознать.

Казалось бы, что именно депутаты, представляющие третье сословие, должны были сформировать в предреволюционной Франции силу, настроенную на рыночные преобразования. Ведь в условиях административной системы именно это сословие больше всего страдало от привилегий, выпадавших на долю дворянства и духовенства, а также на долю отдельных представителей крупного капитала. Однако изучение наказов показывает, что третье сословие было весьма далеко от следования принципам, провозглашаемым физиократами, от идей невмешательства в экономическую деятельность. Они выступали за развитие рыночного хозяйства, но в то же время и за развитие системы государственного покровительства.

Как такое возможно? Очень просто. Система индивидуальных и сословных привилегий в наказах третьего сословия отвергается, но вместо нее предлагается отнюдь не система laissez-faire, laisser-passer, а протекционистская практика, в которой для покровительства бизнесу широко используются пособия, льготные кредиты, премии и даже почетные отличия (что-то вроде «передовик капиталистического производства»).

Свободы хлебной торговли третье сословие не хочет. Ему нужен дешевый хлеб по гарантированной цене, а как такое обеспечить — это уж пусть решает государство, которое должно устроить жизнь общества на принципах разума. Не хочет третье сословие и свободной конкуренции на кредитном рынке, поскольку зависит от ссуд, предоставляемых ростовщиками. Отсюда — требования установить с помощью мер государственного регулирования низкий ссудный процент. Ну и, естественно, третье сословие не желает развития международной конкуренции. Ведь события предреволюционных лет показали (об этом чуть ниже), что английские товары в целом конкурентоспособнее изделий, выходящих из рук местных производителей [77, с. 17-26].

Любопытная ситуация сложилась и с наказами относительно будущего цеховой системы. «При численном преобладании враждебных цехам наказов,— отмечал Н. Кареев,— значительная их часть принадлежит всевозможным медвежьим углам, в которых экономическая жизнь пульсировала слабо, но где зато был, может быть, налицо начитанный стряпчий или лекарь, отлично знавший, чего требуют “les vrais principes” и воспользовавшийся своими познаниями при составлении наказа» [77, с. 12].

В крупных городах у третьего сословия уже нет единства мнений. Там среди составителей наказов происходит раскол. Например, в Орлеане цеховые мастера, т.е. непосредственные производители, выступают за сохранение цеховой системы, а в то время интеллигенция, чиновники, либералы — против [78, с. 91].

Таким образом, в предреволюционной Франции не обнаруживается никакого «среднего класса», который согласно некоторым упрощенным современным представлениям является естественной опорой рыночного хозяйства и демократии на Западе. Тот, кто мог бы считаться представителем среднего класса, выступал за самые минимальные преобразования, поскольку его карман «симпатизировал» дирижизму. Проводником новых идей, как впоследствии было практически во всех реформируемых странах, в том числе и в России, являлись прогрессивная часть бюрократии и интеллигенция. Силы их были крайне малы. А потому в дальнейшем они либо проигрывали сражения консерваторам, либо медленными шагами продвигались вперед, опираясь на проникшуюся теми же идеями авторитарную власть.

В случае с реформами 1774-1776 гг. авторитарная власть спасовала, поэтому в 80-х гг. попыток осуществить радикальные реформы, сопоставимые по своей глубине с реформами Тюрго, уже не предпринималось. Один из преемников Тюрго, Шарль де Калонн, готов был решиться максимум на перестройку фискальной системы, с тем чтобы, возложив в равной мере земельный налог на все сословия, спасти входившие в глубокий кризис королевские финансы. Людовик был сильно захвачен проектом де Калонна и многого от него ждал, но... «проблема, однако, состояла не в том, что делать,— тонко подмечал М. Сидинхэм,— а в том, как (выделено нами.— Авт.)» [519, с. 27]. Без серьезных изменений в экономике вряд ли можно было получить приемлемый объем поступлений в казну, а на глубокие изменения де Калонн был не способен.

В конечном счете де Калонн тоже был отставлен с поста генерального контролера финансов, причем с «характеристикой» еще более негативной, чем та, которую «выдали» Тюрго. Министерская чехарда продолжалась в течение всего периода царствования Людовика XVI.

Пока сохранялась благоприятная хозяйственная конъюнктура, страна продолжала существовать без серьезных потрясений, как бы тащась по старой колее. Однако во второй половине 80-х гг. ситуация резко изменилась. Одновременно начало действовать несколько неблагоприятных для экономики тенденций.

Во-первых, после завершения американской революции упал спрос на французский текстиль и другие товары, неплохо продававшиеся в то время, пока англичане были заняты войной со своими бунтующими заокеанскими колониями. Во-вторых, договор 1786 г. о свободной торговле, заключенный «не оставлявшим либеральных идей» Людовиком с Англией, нанес удар по неконкурентоспособным местным ремеслам, поскольку отсутствие настоящих рыночных преобразований внутри страны делало просто абсурдным попытку осуществить какую бы то ни было либерализацию во внешнеэкономической сфере. В совокупности эти два фактора создали высокую безработицу. Наконец, в-третьих, неурожай 1788 г. и суровая зима 1788/89 г. обострили и без того непростую социальную обстановку [519, с. 51].

Возникло то, что можно было бы назвать революционной ситуацией, а в обществе не имелось ни экономических, ни политических механизмов предотвращения взрыва.

Цены на зерно в 1789 г. были выше, чем в любой другой год второй половины столетия, причем по отношению к наиболее благополучным временам они выросли более чем в два раза. Экономический кризис вот-вот должен был перейти в кризис политический. Максимальный уровень хлебных цен был достигнут в июне — как раз накануне взятия Бастилии [256, с. 37-38]. Поскольку упасть под воздействием конкуренции эти цены не могли, «функция падения» пришлась на Долю королевской власти.

Отвергнув реформы, общество обрекло себя на длительные и кровавые революционные бои, результатом которых стали именно те перемены, которые Тюрго пытался осуществить мирным путем. «От реформ Тюрго,— сделал вывод А. Аникин,— прямая дорога ведет к взятию Бастилии в 1789 г. и к штурму дворца Тюильри в 1792» (6, с. 156].

Вернуться

Координация материалов. Экономическая школа

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ШКОЛА

Контакты