ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ШКОЛА

Фридрих фон ХАЙЕК. Увидеть Свободу и умереть

Дмитрий ТРАВИН

В ХХ веке надо было жить долго. Профессору Хайеку перевалило уже за 90, когда стало ясно, что его идеи все-таки победили. В январе 1992 г. рынок восторжествовал даже в России. В марте того же года Хайека не стало.

Динозавр либеральной эпохи

К началу 60-х гг. в интеллектуальных кругах всего мира социализм утвердился прочно и, как тогда казалось, окончательно. Конечно, не все разделяли крайности, предлагавшиеся советской моделью, но в целом идеи государственного регулирования экономики, перераспределения богатств и ограничения частной собственности практически не подвергались никакому сомнению.

Интеллектуалы Европы и Америки в этом плане не сильно отличались друг от друга. Тот, кто стеснялся называть себя социалистом, прибегал к использованию термина "кейнсианство", не слишком задумываясь о том, какое вся эта вакханалия этатизма имеет отношение к самому Кейнсу. Даже Ричард Никсон - консервативный президент страны, являвшейся вроде бы оплотом свободного мира, не постеснялся признать: "Все мы теперь кейнсианцы".
В этой ситуации старый австрийский профессор Фридрих Август фон Хайек, разменявший уже седьмой десяток лет и не перестававший твердить немногим оставшимся у него слушателям о преимуществах либерализма, казался просто каким-то удивительным динозавром, чудом пережившим XIX столетие.

Хайек оставался, по западным меркам, сравнительно бедным человеком. Он не имел постоянного места жительства и вынужден был кочевать из одного университета в другой, разыскивая ту аудиторию, в которой могли бы еще быть востребованы его "поросшие мхом" идеи. А самое главное - старик постепенно впадал в глубокую депрессию, которая, казалось, ставила крест на всей его научной карьере, да и на жизни как таковой.

Вена: профессорская династия

А началась эта жизнь в 1899 г. в Вене. Хайек родился в профессорской семье. Профессорами были отец и дед по материнской линии. Профессорами стали и оба его младших брата.
Фридрих с детства рассматривал профессорскую должность как цель своей будущей карьеры, причем не только из-за семейной традиции. Его отец - врач по специальности - не мог оставить медицинскую практику и всю жизнь лишь мечтал о постоянной университетской ставке. Вследствие этого для Хайека нереализованная мечта отца стала истинным ориентиром.

И действительно он стал профессором до мозга костей. В отличие от Джона Мейнарда Кейнса - его старшего друга и одновременно главного научного оппонента, - Хайек не занимался ни бизнесом, ни политикой, ни журналистикой, ни азартными играми. Круг его увлечений был крайне узок. Он читал лекции, писал книгу за книгой и заполнял остававшееся от этой однообразной деятельности время лишь альпинизмом и лыжными прогулками. В родных Альпах на свежем воздухе ему хорошо думалось о свободе.
Наука заполнила всю его жизнь. Но прежде чем уйти в науку, Хайек успел повоевать на фронтах Первой мировой. Война обошлась с ним мягче, чем, скажем, с Людвигом Эрхардом, вернувшимся с фронта инвалидом, но в то же время именно она определила желание изучать устройство общества.

"Я увидел падение великой империи вследствие неумения решать национальные проблемы, - отмечал впоследствии Хайек. - Я участвовал в сражениях, где говорили на одиннадцати различных языках. Это поистине привлекает ваше внимание к проблемам политической организации".
Печальная судьба Австрийской империи во многом определила научную судьбу Хайека. Удивительный парадокс состоит в том, что символом госрегулирования в ХХ столетии стало имя ученого, родившегося в Англии - вековом оплоте либерализма. А символом либерализма - имя австрийца, выросшего в империи, насквозь пронизанной системой сложных бюрократических норм.

Но, может быть, в этом и нет особого парадокса? Хайек оказался особо чувствителен к любым ограничениям свободы. Если Кейнс мог легко экспериментировать с обществом, не слишком задумываясь о последствиях, то Хайек каким-то шестым чувством ощущал опасность нарушения рыночного равновесия.
Порой над ним смеялись, что он видит социалистических монстров под каждой кроватью. Но это была отнюдь не паранойя. ХХ век дал слишком много примеров того, как быстро гибнет свобода, когда общество начинает делать уступки этатизму. И Хайек это почувствовал раньше многих других.

Тем не менее, начинал он как умеренный социалист, начитавшийся трудов Карла Реннера, Вальтера Ратенау и супругов Вебб. Однако уже в Венском университете увлечение социализмом прошло.
Дело в том, что именно в Австрии тогда имелась, пожалуй, наиболее либеральная (хотя и крайне узкая) школа экономистов, к которой Хайек довольно быстро примкнул. Особое значение в его жизни сыграл Людвиг фон Мизес.

Он был старше Хайека на 18 лет и даже старше Кейнса на 2 года. Среди ученых своего поколения Мизес был, возможно, единственным либералом в мире. То ли уникальность положения сформировала особенности его личности, то ли, наоборот, лишь его уникальная самоуверенность позволяла держаться во враждебном окружении, но он считал себя "экономической совестью страны" и действовал соответственно этой оценке.
Мизес был искренне убежден, что своими советами он в 1918-1919 гг. спас Австрию от экономического коллапса. Своих коллег он характеризовал как слабоумных, ставших профессорами, а то и просто называл их тупыми невеждами.

"Тупые невежды" отвечали "экономической совести страны" взаимностью, а потому в университете Мизес чувствовал себя крайне неуютно. Однако начиная с 1920 г. он частным образом собирал у себя семинар, через который прошло много сильных экономистов. Был среди них и Хайек.
Семинар Мизеса представлял собой уникальный интеллектуальный оазис. Бюрократическая Вена с ее чинопочитанием оставалась где-то за дверью, а внутри царил дух равенства и научной полемики. Сам шеф был здесь лишь первым среди равных.

Предмет спора далеко выходил за рамки чистой экономики. Спорили о философских проблемах, о возможностях познания, о формах человеческой деятельности. Именно в этой атмосфере сформировался Хайек. Сформировался как либерал в широком смысле этого слова, а не просто как ученый экономист.
Впоследствии многие годы Мизес с трепетом встречал каждого нового студента, переступавшего через его порог, в надежде на то, что это может быть новый Хайек.

Лондон: диалог с Кейнсом

Наряду с семинаром особое место в формировании либерального мировоззрения Хайека сыграла изданная в 1922 г. книга Мизеса "Социализм". Это была первая в мировой науке серьезная и широкомасштабная критика того строя, который только лишь зарождался. Мизес показал, что социализм объективно не может обеспечить экономическую эффективность даже на том уровне, на котором она обеспечивалась старым строем. То, что для большей части человечества стало очевидным лишь к концу столетия, Венский кружок осмыслил уже в начале 20-х гг.

Впрочем, одних лишь теоретических дискуссий было недостаточно. Хайек понял, что изучать экономику нужно там, где она лучше всего развивается, и, собрав небольшую сумму, отправился в США. Деньги быстро кончились, и он уже мыл посуду в ресторане на Шестой авеню, когда ему вдруг предложили скромное место в Нью-Йоркском университете.
Тем не менее, в США он не остался. В 1927 г. Хайек вместе с Мизесом основал в Вене Австрийский институт по исследованию экономического цикла, и с этого момента началась его самостоятельная научная работа.

Ранние, чисто экономические труды Хайека сегодня практически никто не читает, хотя, по сути дела, именно за них он спустя почти полстолетия получил Нобелевскую премию. Австрийский институт тогда предсказал Великую депрессию.
Однако оставаться в рамках пусть очень важной, но все же сравнительно узкой проблематики Хайек не мог. Он стремился осмыслить жизнь в целом. Он стремился в Англию, где находился центр экономической мысли той эпохи. Он стремился туда, где его ждали самые сильные соперники и влиятельные союзники.

В 1928 г. молодой Хайек впервые схлестнулся в очной полемике с Кейнсом. Тот пытался "пройтись тяжелым катком" по никому не известному экономисту из "захолустной" Вены, но Хайек выдержал спор. С тех пор противостояние двух крупнейших в экономической мысли столетия фигур характеризовалось духом дружбы, уважения и даже взаимовыручки.
Когда в годы Второй мировой Хайек должен был работать в Кембридже, Кейнс помог ему решить квартирный вопрос, хотя австриец выходил к студентам с идеями, которые англичанин, в основном, не разделял. Чуть позже, по предложению Кейнса, Хайек был избран членом Британской академии наук.

Но это все было потом. А начинался английский период жизни Хайека с приглашения читать лекции в Лондонской школе экономики (ЛШЭ), которое он получил в 1931 г. от своего ровесника - декана Лайонела Роббинса.
Роббинс был по-своему уникальным человеком. Он так и не вошел в число корифеев экономической мысли, но стал, пожалуй, одним из главных организаторов науки ХХ века. В то время, когда Кембридж во главе с Кейнсом блистал новизной своих интервенционистских идей, Роббинс уже формировал центр экономической мысли, значение которого стало ясно лишь к концу столетия.

Молодежь из ЛШЭ атаковала Кембридж с либеральных позиций уже в то время, когда идеи еще далеко не старого Кейнса казались последним словом науки. Это наступление было вдвойне необычным в стране традиций, где наука с незапамятных времен оставалась прерогативой лишь Оксфорда и Кембриджа.
Хайек принял приглашение Роббинса поработать в Лондоне и в течение последующих 20 лет жил в Англии. Начал он новый этап своей жизни с визита в Кембридж, где заявил об ошибочности взглядов Кейнса перед аудиторией, наполненной его восторженными почитателями.

Подобный шаг можно было бы счесть самоубийственным для карьеры австрийца, если бы не возможность работать в ЛШЭ, где обстановка была принципиально иной. Там собрались люди, которых волновала проблема сохранения свободы, а не вопрос о том, как улучшить мир. Хайек с его склонностью размышлять, а не вдалбливать свои идеи оказался в центре узкого кружка лондонских интеллектуалов.
Но сломить триумфальное наступление Кейнса им оказалось не под силу. Несмотря на то, что либералы были в среднем моложе своих соперников, общественное мнение записывало их в число ретроградов, как бы глядящих на ХХ век из XIX. Кстати, в России, пришедшей к Кейнсу от Маркса да еще и с опозданием на десятки лет, такой взгляд на неолиберализм сохранился вплоть до 90-х гг.

Биться лбом о каменную стену всепобеждающего этатизма было тяжело, но все же для Хайека 30-е гг. были, наверное, счастливым временем. Он жил в лондонском пригороде на скромное профессорское жалование, занимался наукой и растил двоих детей, скептически наблюдая за бурным восхождением Кейнса, практически уже не преподававшего и целиком погруженного в большую политику.
В 1939 г., спустя три года после появления великой "Общей теории..." Кейнса, Хайек издал книгу, демонстрирующую опасность государственного вмешательства в монетарную политику. Ее практически никто не заметил.

Кембридж и Монт Пелерин: "Дорога к рабству"

С началом войны ЛШЭ была эвакуирована в Кембридж. Находясь на "вражеской терриитории", Хайек внезапно сменил тактику борьбы и впервые написал популярную книгу о триумфальном наступлении коллективизма.

"Дорога к рабству" затрагивала ту же тематику, что и "Социализм", написанный почти на четверть века раньше. Но Хайек, в отличие от Мизеса, сразу взял быка за рога. В 1922 г. социализм был все же маргинальным явлением, не слишком беспокоящим публику. Теперь же исследователю удалось нарисовать страшную картину, в которой различные направления коллективизма смыкались воедино, покрывая практически всю Европу тоталитарной оболочкой.
Это был блестящий ход. В 1944 г., когда свободный мир оказался обречен на то, чтобы выбирать, поглотят его коммунизм или фашизм, либеральный призыв, обращенный к широким массам, был услышан. Особого успеха "Дорога к рабству" добилась в США, где сокращенное издание проштудировали сотни тысяч читателей.
Хайек тут же решил закрепить успех. Он стал не только главным пропагандистом, но и главным организатором либерального процесса во всем мире. В своем любимом Тироле Хайек начал проводить регулярные летние школы. Но еще более важным делом стало создание в 1947 г. в местечке Монт Пелерин на берегу Женевского озера международного общества, объединившего немногих разбросанных по миру и практически изолированных друг от друга ученых-либералов.
Помимо Мизеса и Роббинса, в обществе "Монт Пелерин" оказались Карл Поппер, Вальтер Ойкен, Вильгельм Рёпке, Бертран де Жувенель, Уолтер Липпман - люди, каждый из которых стал целым явлением в мире либерализма. В Монт Пелерин начал блистать молодой Милтон Фридман. Заглядывал туда и умудренный опытом Людвиг Эрхард - единственный либерал, обладавший в то время серьезными властными полномочиями. Но душой и главным организатором всего международного либерального процесса был, конечно, Хайек.
Ни один экономист мира никогда не приобретал такой известности, как та, что внезапно свалилась на Хайека. Даже Адам Смит шел в свое время к массам через университетские кафедры. Хайек же обратился к обществу напрямую. Он мигом покорил пугливого обывателя, но в этой быстроте натиска крылась и будущая трагедия.
Успех был недолог. Хайек, в отличие от Кейнса, пошел к массам прямым путем, и путь этот, как часто бывает, оказался более длинным.
После войны рост благосостояния американцев и европейцев снял страх перед государственным вмешательством в экономику. В то же время научная общественность, и без того преклонявшаяся перед "заумным" творческим наследием Кейнса, перевела Хайека из-за "Дороги к рабству" в разряд публицистов. Для миллионов студентов 50-60-х гг. Хайек не существовал. Следовательно, он перестал существовать и для общества в целом.
Теперь уже было неважно, что Хайек интенсивно трудился над книгами, выдержанными в том стиле, которого требовала официальная наука. В Европе он свою научную битву проиграл. Ему снова приходилось бежать на Запад в поисках того места, где еще возможна свободная мысль.

Чикаго, Фрайбург, Зальцбург

Положение осложнялось тем, что после развода и новой женитьбы Хайек потерял многих своих европейских друзей, в т.ч. Роббинса. Новая жизнь казалась возможной за океаном, и в 1950 г. Хайек обосновался в Чикаго.
Все пути вели тогда в Америку. Много австрийских либералов после гитлеровского аншлюза пересекли океан, а с 1940 г. в Нью-Йорке обосновался даже сам Мизес. Во время войны он, как и Хайек, пережил недолгий взлет популярности и, в частности, опубликовал серию статей на страницах The New York Times.
А в конце 40-х гг. он организовал в Нью-йоркском университете семинар по образцу того, который питал в начале 20-х гг. венский либерализм. Молодежь стекалась под знамена свободы, и, казалось, не все еще потеряно.
Для таких людей, как Мизес и Хайек, скитания по всему миру определялись не только поиском куска хлеба или бегством от преследований нацизма. Либералы были глобалистами по своей натуре. Они не признавали границ в интеллектуальном общении, как не признавали границ в движении капиталов и товаров.
Тот образ жизни, который стал обычным для миллионов жителей Запада к концу столетия, Мизес и Хайек опробовали на себе еще в середине ХХ века. Их гнали из одного места - они с радостью открывали для себя новые университеты. Их вытесняли из экономики - они открывали для себя новые научные горизонты.
Вытесненный из официальной экономической науки Хайек решил сделать проблему преимуществом и занял в Чикагском университете кафедру социальной и моральной философии. Чистая экономика осталась в прошлом. Теперь он, как некогда Адам Смит, писал книги и читал лекции по широкому кругу проблем, связанных с либерализмом как мировоззрением.
В 50-х гг. Хайек написал свой главный труд - "Конституция свободы". Однако достигнув вершины в научном творчестве, он оказался перед пропастью. Западному миру 60-х гг. свобода была не нужна.
В 1962 г. Хайек вышел на пенсию. Старый либерал теперь не был нужен даже в Чикагском университете - этом оплоте либерализма, который буквально через десятилетие прославился "чикагскими мальчиками", сотворившими экономическое чудо в Чили. Кроме того, из-за давней болезни Хайек постепенно лишался слуха, что ограничивало его контакт с людьми, особенно в неродной англоязычной среде.
Доживать свой век он отправился во Фрайбург - оплот германского либерализма. Казалось, холмы Шварцвальда вдохнули в него новую жизнь, но в 1968 г. его отправили на пенсию и из Фрайбурга.
Круг замкнулся. Старый профессор спрятался в Зальцбурге, в австрийских горах, из которых 70 лет назад начинал свой жизненный путь. Он почти перестал путешествовать, поскольку его никто не хотел слушать. Депрессия породила страх. Работа над продолжением "Конституции свободы" практически остановилась.
В 1973 г. пришла весть о кончине Мизеса. Уход учителя был символичным. Миром теперь управляли чуждые им идеи, а потому можно было спокойно умирать и самому Хайеку. Ведь умерла цель его жизни. Умер либерализм.

Урок смирения

И вдруг все, как по волшебству, переменилось. В 1974 г. Хайек получил Нобелевскую премию. Подобная почесть для всеми забытого старика (да еще от шведов - от этих социалистов) казалась совершенно невероятной.
Но на самом деле ничего невероятного здесь не было. Глубокий хозяйственный кризис изменил взгляды общества. Многие разочаровались в государственном интервенционизме да и в кейнсианстве как в экономическом учении. После двух десятилетий невероятной самоуверенности, невероятной гордости своим всезнанием мир пришел вдруг к краху, к осознанию того, насколько плохо мы понимаем сложность общественного устройства. Иначе говоря, мир пришел к тому, о чем годами твердил Хайек под градом насмешек и обструкций.
Это не был возврат к либерализму XIX века, как о том толкуют порой представители левых взглядов. Старый либерализм строился на принципе абсолютного невмешательства государства, что, в конечном счете, привело к созданию монополий, подмявших под себя рынок. Неолиберализм ХХ века предполагает, что государство активно вмешивается в экономику, но не для того, чтобы взвалить на себя непосильное бремя, а для того, чтобы расчистить дорогу конкуренции.
Гарантирование исполнения контрактов, защита предпринимателя от наездов криминала, антитрестовское законодательство, укрепление международной интеграции, выравнивание условий ведения бизнеса в разных странах, устранение рисков, снятие таможенных барьеров, ограничение всевластия профсоюзов и многое другое стало сегодня инструментом либерального воздействия на экономику.
И что самое главное - неолиберализм признает необходимость перераспределения части ВВП от богатых к бедным ради сохранения стабильности общества. Но вот что он отвергает в принципе, так это попытку построить на перераспределении и интервенционизме всю систему хозяйствования. Он отвергает представление о том, что чиновник умнее рынка, что бедный достойнее богатого, что государство способно предусмотреть все опасные последствия своего вмешательства.
В своей нобелевской лекции Хайек заметил, что главный урок, который надо преподать студенту, изучающему общество, - это урок смирения. Он должен уберечь его от фатального стремления управлять всем и вся, стремления, которое может сделать его разрушителем цивилизации.
Нобелевская премия Хайека (так же, как реформа в Чили) обозначила начало новой эпохи в развитии общества - эпохи Рейгана и Тэтчер, Пиночета и Дэн Сяопина, Валенсы и Ельцина, эпохи преодоления коллективизма во всех его формах.
Премия Хайеку очень понравилась, причем не только потому, что скрасила его весьма скромное в финансовом отношении существование. Внезапно он обнаружил, что к нобелевским лауреатам все начинают прислушиваться, а это дает дополнительные возможности пропаганды либеральных взглядов.
Он воспрянул духом, закончил трехтомник, продолжающий "Конституцию свободы", а также выпустил совершенно оригинальную книгу "Частные деньги", в которой показал, что даже денежная эмиссия, которая, казалось бы, является очевидной прерогативой государства, на самом деле вполне может осуществляться частным образом с пользой для экономики.
Чем старше он становился, тем больше его чествовали. Тэтчер почтила Хайека в день его 90-летия, а через два года президент США вручил профессору высшую гражданскую награду страны - медаль Свободы.
Умирал он в иной атмосфере, нежели Мизес. Покидая сей мир, Хайек видел Свободу. И, возможно, даже в этот тяжкий миг он был счастлив.

См. также:

Андрей ЗАОСТРОВЦЕВ. О "пагубной самонадеянности". Уроки Хайека

Фридрих Хайек.

Судьбы либерализма. Гл. 9. О лорде Эктоне.

Пагубная самонадеянность: ошибки социализма. 1988.

Почему я не консерватор.

Контакты